— Не думай, что это отступление, Коко. И уж точно не капитуляция. Просто отвлекающий маневр. К тому же у меня есть план. У тебя есть чем писать?
Он заметил, что я поглядываю на него с недоверием.
— Хочу продиктовать мои условия, — произнес он. — Понимаешь, я боюсь, что могу их забыть!
Я стал быстро и в точности записывать ручкой на листке бумаги все, что он говорил. Иногда он особенно на чем-то настаивал и требовал:
— Тут обязательно подчеркни. Это очень важно.
Я заполнил целую страницу. Наполеон явно почувствовал облегчение.
— Твой император будет бороться до конца и никогда ни в чем не уступит. Будем на связи, да?
— Да, мой император, мы будем на связи. Всегда.
— Странно, я замерз. Домой?
* * *
Кап-кап-кап — мучительно отсчитывал время подтекающий кран. Мне казалось, капли все громче и громче стучат о раковину. Мне захотелось изо всех сил пнуть маленький чемодан, стоявший в гостиной. Наполеон осматривал свой дом, словно видел его впервые.
— Мой император…
Он вздрогнул. Наши взгляды пересеклись; его голубые глаза словно пытались что-то высмотреть в дебрях памяти, непроходимых, как джунгли. В них, словно лианы, переплетались прошлое и настоящее.
— Вот еще что, дедушка. Капли падают гулко. За окном гнутся деревья. Дуновение ветра.
— Красиво. Похоже на закодированное сообщение Лондонского радио во время войны.
— Это японская поэзия. Хайку.
— А на что нужен этот хай?
— Чтобы понять мимолетность жизни.
Он нахмурился.
— Мимолетность, — продолжал я, — это когда что-то вот-вот исчезнет, и нужно это удержать.
Наполеон начал трясти рукой перед самым лицом, как будто обжегся.
— Давай еще, про эту мимо… как ее там?
Я закрыл глаза. Наполеон, я это чувствовал, неотрывно смотрел на меня.
— Ну вот, послушай. Чемодан среди комнаты. Шар на шкафу. Дом пуст, никого.
— Хорошо. И слов так мало. Можно я тоже попробую?
Он сосредоточился, набрал побольше воздуха и выпалил:
— Прямым в челюсть. Из носа юшка пошла. Нокаут.
И вопросительно уставился на меня.
— Неплохо! — сказал я. — Совсем неплохо.
Его тонкое лицо осветилось бесконечно печальной улыбкой, такой же бесцветной и мягкой, как его седые волосы.
Он снова уходил от меня.
Он не оборачиваясь удалялся верхом на коне в бескрайние пустынные равнины старости. И копыта его лошади выстукивали по мерзлой земле: кап-кап-кап.
— Мой император, — прошептал я. — Мой император…
Я услышал, как в замке поворачивается ключ.
— Жозефина! — воскликнул Наполеон. — Что ты так долго?
Мое сердце бешено заколотилось. Но нет, это была дама, которую нанял мой отец. Дед указал на меня, вытянув руку: