Рассказ об Адаме и Еве казался мне бессмысленным даже как аллегория, и я знал, что не смогу учить ему Я также не мог учить тому, что спасутся только избранные, какими бы мягкими ни были требования к избранным, потому что глубоко в душе я знал с тех пор, когда был еще маленьким, что все люди были моими братьями и сестрами и что никто и ничто не является уродливым или неприемлемым в глазах Бога. И менее всего, убеждался я с возрастом, Бог отвергает нас из-за «греха» «неправильной» веры.
Если это не так, значит, все то, что я интуитивно знал в самой глубине своего существа, было ложью. Я не мог этого принять. Но я не знал, что принимать. Весьма реальная возможность стать священником, которая возникла во второй раз в моей жизни, вызвала у меня духовный кризис. Я жаждал вершить Божье дело в мире, но я не мог согласиться, что Божьим делом было проповедовать евангелие отлучения и богословие наказания для отлученных.
Я просил Бога о ясности — не просто о том, следует ли мне принять духовный сан, но в самых важных вопросах о взаимоотношениях между людьми и Божественным. Я не обрел ясности ни в первом, ни во втором. И тогда я перестал интересоваться и тем, и другим.
Теперь, когда я приближался к сорока годам, Элизабет Кюб-лер-Росс возвращала меня обратно к Богу. Она снова и снова говорила о Боге безусловной любви, который никогда не судит, но принимает нас такими, какие мы есть.
Если бы только люди смогли понять это, — думал я, — и стали любить друг друга без всяких условий, все проблемы, жестокость и трагедии мира испарились бы.
«Бог не говорит: „Я полюблю вас, ЕСЛИ…“», — не уставала повторять Элизабет, и таким образом освободила от страха смерти миллионы людей во всем мире.
Это был тот Бог, в которого я хотел верить. Это был Бог моего сердца, моего глубокого детского знания. Я хотел больше соприкоснуться с этим Богом, и решил снова вернуться в церковь. Может быть, я не там и не так искал. Я пошел в лютеранскую церковь, потом в методистскую. Я посетил баптистов и конгрегационалистов. Но каждый раз я сталкивался с верой, основанной на страхе. Я убежал. Я стал изучать иудаизм. Буддизм. Все «измы», которые только мог найти. Ничто не подходило. Потом я услышал о Терри Коул-Уиттэкер и ее церкви в Сан-Диего.
Еще в те времена, когда Терри была домохозяйкой и жила в унылом калифорнийском пригороде шестидесятых, она тоже жаждала открыто испытать духовное родство, которое чувствовала глубоко в сердце. Её собственный поиск привел ее в Объединенную церковь религиозной науки. Терри влюбилась в нее и, бросив все, стала официально учить богословие.