…Раздолбанный в хлам «Ронин» у его ног — застывший в предсмертной агонии боец в пехотном доспехе распластался неподвижной, укоряющей статуей, в луже, вытекающей из сочленений и рваных отверстий крови. Светло-серая многослойная броня не смогла защитить бойца от скрестившихся на нём очередей сразу из пяти автоматических турелей — крупнокалиберные пули размолотили стыки бронепластин, надорвали, проломили защиту и добрались до человеческой плоти, превратив её в мешанину из металла, пластика, крови, костей и мяса. Сквозь дыры в броне было видно, как соединяются разорванные человеческие мускулы и псевдомускулатура доспеха, как проводка оплетает обломки торчащих костей. Шедевр отвратительного биомеханического искусства запечатлелся в его памяти отчётливо, до каждой ужасающей детали. Пехотинец в «Ронине» умирал долго и мучительно, став первым кошмаром из многих. А их было ещё предостаточно.
Разорванный взрывом мины напополам «Рю-котсу»… Изломанные фигуры лёгких пехотинцев, покалеченных взрывной волной… Огрызающийся огнём периметр наёмников… Крики боли, вопли ярости и ругательства на волне штурмового отряда гулким эхом бились тогда в его черепной коробке, усиливая страх и неуверенность в себе, необходимую для уничтожения противника. А когда танкер наёмников взорвался, и пламя от взрыва поглотило весь пирс, заживо запекая бойцов Такэда внутри МПД и испепеляя тех из них, кто не имел такой защиты, нервы Мастера сдали окончательно — Харуки защитил себя и превратил всю часть порта в один беснующийся пламенем филиал Инферно, сжигая чужих и своих, наёмников и гвардейцев рода. Камон Такэда на плече одного из МПД — четыре ромба, образующих один большой ромб — медленно оплывал, пузырился краской на его глазах под аккомпанемент стонов, мольбы и проклятий умирающих…
Харуки не заметил, как брат нагнал его и положил руку ему на плечо.
— Брат, очнись. Хватит. Сейчас ты уже ничего не изменишь. — сказал Нобуо, стараясь говорить как можно мягче. — У нас есть Цель. Пора заняться её достижением.
— Я начал эту войну во благо, Нобуо, во имя будущего и процветания, во имя славы и почестей. — тоскливо и глухо откликнулся Харуки.
— Ты выбрал не те методы. Мы платим цену за твой выбор. — жёстко ответил командир гвардии. — Пойдём. У нас много работы…
***
После разговора с Алексой, которому не удалось затянуться и поэтому оставшемуся сугубо официальным, я недолго пребывал в раздумьях и отправился на свою, личную Голгофу.
Мне предстояла моральная казнь. Прятаться от Гены и Аллы не имело никакого смысла, а оттягивать момент «люлей» в собственных же глазах выглядело трусостью.