— А чего они не разговаривают между собой?
— Меряются авторитетами прошлого века, — засмеялся Жора, — пусть накатят немного. Заговорят. Но ты молчи лучше — выщелкнут твое ментовство, даже если ты тире или запятую произнесешь.
Удивительное это слово — «рак». Звучит как навсегда ломающаяся сухая ветка…
Старики вернулись, и я увидел то, чего не замечал всего десять минут назад — как велик Жене пиджак, как беззащитно торчит из него худая, сморщенная шея. Не произнеси Жорик это короткое как выстрел слово — и не заметил бы я этот мрачный, землистый цвет лица, эти пергаментные пальцы… Дед между тем захмелел и вдруг спросил:
— А что — собака есть у вас?
— Ну да. Есть. Питбуль.
— Мой — порвет! Любого, кто подойдет, — порвет, — избегая упоминания породы, с какой-то болезненной гордостью заявил Вор, и сразу стало его жалко.
Потихоньку под водочку разговорился и безымянный. Оба они нищенствовали. Первый имел комнату в частном доме в Домодедово, второй и вовсе жил где-то в Королеве, я так и не понял у кого. Они еще пару раз вышли покурить, у судьи в законе образовался нездоровый лихорадочный румянец, и он принялся кого-то обличать, но понять, кого и за что, было довольно непросто — половины зубов у ветерана не было. Я же, избирательно нажравшись всяких икр да балыков, совершенно потерял интерес к своим соседям и впал в сытую полудрему, сквозь которую прорывалось:
— Ну так я ему говорю. В глаза говорю: «Ты что — мокрушник какой-то сраный? Ты, может, фулюган, какой по двести шестой позорной тут чалишься? Забыл, кто ты есть??? Ты — Вор!!! Носи это гордо и держи себя ровно!»
— А он че? — с поддельным интересом лениво спрашивает Женя.
— Год себя держал, потом ссучился — вышел в промзону. И ты знаешь, что они там выпускали? Колючую, сука, проволоку! Нет, ну ты можешь уразуметь такое скотство? Вор делает проволоку! Тьфу, мразота…
Деликатный Женя Красноярский, или Краснодарский, согласно кивает, поглядывая зачем-то на кухонную дверь. Ему, как и мне, не очень интересны сорокалетней давности разборки в далеком Ивдельском лагере, затерянном где-то на севере Урала.
Слова старикам не дали — выступали все больше кавказцы, правда, исключительно по-русски.
Уже поздно вечером, когда все закончилось, мы выехали из «Фаэтона». На углу Никитской и Садового Жора приметил худую сгорбленную фигуру с большой сумкой. Притормози, — попросил.
— Ой, спасибо тебе, Жорик. Долгих тебе лет и здоровья, — затараторил вор Женя, — а мне парни на кухне костей дали для собачки. Для собачки моей. Да мне только до Павелецкого, на электричку, до Павелецкого только…