– Там моими соседями были такие знаменитые немецкие генералы, как фон Бок, фон Клюге, фон Швеппенбург, Гудериан, Гот, Кунтцен… Все те, кого не убили в бою, были моими товарищами по заключению, где нас день и ночь пытали сводками о действиях победоносной русской армии. А один раз нам даже показали кино с парада в честь семьдесят третьей годовщины их победы над Третьим Рейхом…
Тут Гитлер вскинулся, гримаса затравленного зверя на мгновение исказила его лицо. Но он постарался быстро взять себя в руки – и вот уже, неподвижно застыв с побледневшим лицом, он продолжает внимать словам своего любимца.
– Да, мой фюрер, – чуть склонив голову, продолжил Гейдрих, – эта победа до сих пор является краеугольным камнем в их национальной идентичности, и потому они и в мыслях не могут допустить, что заключат с нами не то что союз, но даже и обычный мир. Их руководство твердо намерено в союзе со Сталиным повторить свой успех семидесятитрехлетней давности и силой своего оружия вогнать наш Рейх в небытие в ускоренные сроки…
– Хватит, хватит, мой мальчик! – замахал руками Гитлер, – ты ранишь меня в самое сердце. Он прошелся по комнате туда-сюда, чтобы немного успокоиться, а потом, подойдя к Гейдриху почти вплотную, сдавленно произнес: – Но все же скажи, как согласуется все то, что ты сейчас сказал, и то, что тебя все-таки выпустили из заключения и вернули обратно в Рейх, да еще с какими-то документами?
– Все дело в вас, мой фюрер! – гаркнул в ответ Гейдрих, тысячу раз представлявший себе этот разговор. – Меня вернули для того, чтобы я всячески оберегал ваше здоровье и жизнь, а также изо всех сил боролся с врагами Рейха…
Более удивленным, чем в эту минуту, Гитлера, наверное, больше никто не видел. Он два раза хлопнул глазами, его рот непроизвольно раскрылся и снова закрылся. Гейдрих холодно усмехнулся про себя.
– Мой мальчик, – наконец удивленно вскричал фюрер, – да как можно понимать сочетание того, что русские из будущего хотят как можно скорее дотла уничтожить наш Рейх, и в то же время посылают тебя оберегать мое здоровье и жизнь?
– А это, мой фюрер, – медленно и отчетливо ответил Гейдрих, – знаменитое марксистско-ленинское диалектическое учение о единстве и борьбе противоположностей, а также не менее знаменитая загадочная русская душа. Враждуя с нашим Рейхом, они враждуют исключительно с нашей национал-социалистической идеологией, которая объявила недочеловеками всех славян вообще и русских в частности. Кстати, должен заметить, что в этом мы были не первыми. Когда Карл Маркс, этот бородатый придурок, был еще жив, он также считал славян и русских самой дикой и реакционной частью человечества и мечтал об их уничтожении. И в то же время немецкий народ как таковой находится за рамками этой вражды. В нем русские видят союзника в борьбе с англосаксами, которых, в свою очередь, пугает перспектива оказаться перед лицом объединения в одно целое германского промышленного потенциала и бескрайних просторов, на которых есть нивы для пашни, густые леса, а также месторождения любых полезных ископаемых. Это будет абсолютно самодостаточная держава, способная как к полной независимости и автаркии, так и к финальной схватке за мировое господство. Если вы думаете, что большевики не сумеют управиться с немецким промышленным потенциалом, то жестоко ошибаетесь. В то время как мы восстанавливали нашу промышленность, пришедшую в упадок за время Веймарской республики, им приходилось создавать свою индустрию буквально на голом месте, ибо в наследство от империи Романовых после гражданской войны им достались только руины… Теперь их промышленность ничуть не слабее нашей и, кроме того, она очень быстро учится выпускать все новые и новые изделия. Еще летом новые русские панцеры стали весьма неприятным сюрпризом для наших панцерманов; так что же будет тогда, когда инженеры Советов вдумчиво переймут опыт из будущего, а их генералы научатся воевать так же дерзко и стремительно, как их потомки, точным расчетом соразмеряя свои силы и силы противника?