Потом, когда Российская Империя рухнула, мне было предложено идти на все четыре стороны. К Деникину, Юденичу, или Скоропадскому меня не потянуло, к большевикам тоже. Но зато когда Германская империя капитулировала и Польша стала свободной, я тут же вернулся на родину и вступил в новую польскую армию. Воевал с большевиками в девятнадцатом и двадцатом годах. К трем ранениям на германской войне добавились еще два, а к русским орденам – польский Крест Военных Заслуг. Тогда нам казалось, что стоит как следует надавить на уже шатающихся большевиков – и вернутся времена Речи Посполитой. Но те времена не вернулись. В двадцатом году, справившись с Деникиным, большевики бросили на нас свежие силы – и польская армия откатилась из-по Смоленска до Варшавы. Потом было чудо на Висле, после которого мы снова откинули большевиков до Минска… На этом война и завершилась Рижским договором. Минск остался за большевиками, а вот все, что лежало западнее, стало нашими Всходними Кресами. В результате Польша стала одним из крупнейших государств Европы.
Казалось бы, живи и радуйся, но почти сразу после завершения войны с большевиками по приказу маршала Пилсудского офицеров русской службы стали удалять из армии как неблагонадежных… Воевал за Россию – значит, потенциальный предатель. Большинство новых внезапно образовавшихся из «борцов за свободу» генералов и полковников вообще не имели военного образования и ни одного дня не служили ни в одной армии, зато гонора и амбиций у них было хоть отбавляй. Выгнали из войска польского и меня. Хорошо хоть не записали в подозрительные, потому что так очень легко было оказаться в концентрационном лагере вместе с коммунистами, неисправимыми уголовниками, а также украинским и белорусским националистическим отребьем. Помыкавшись без места, мне удалось устроиться учителем начальной школы в родных местах. Потом женился, жена родила сына и дочку… И когда мне показалось, что все наладилось, на Польшу снова напал германец и меня снова призвали в армию. Но никаких подвигов я совершить не успел. Самодельные генералы-политиканы, как и положено дилетантам, просрали войну в две недели и удрали в Румынию, бросив еще сражающуюся армию и всю Польшу, в которой еще оставались люди, желающие сражаться.
И только после этого в страну, формально оставшуюся без руководства, начала входить Красная Армия – для того, чтобы не допустить оккупации Всходних Кресов германским вермахтом. Я сам там был и все видел. К тому моменту польские войска были полностью деморализованы бегством правительства и военного командования и уже почти не оказывали большевикам и немцам никакого сопротивления. Поскольку я был в военной форме, то большевики, конечно же, подвергли меня интернированию – и я оказался в лагере в Катыни. А потом стали вылезать старые дела, о которых, я думал, все уже забыли. Бывший царский офицер, служивший верой и правдой царю Николаю, потом участник советско-польской войны, да еще награжденный за это орденом – одни словом, получилось, что я активный антисоветский элемент, которого нельзя допускать к работе учителем, потому что он будет учить детишек только плохому. По счастью, я и близко не приближался к местам, где в двадцатом году содержались захваченные в плен красноармейцы – а то некоторые из моих товарищей по несчастью, имевших к ним непосредственное отношение, исправно получили свои десять лет лагерей без права переписки.