Неизвестно, до чего бы еще додумались следователи НКВД, чтобы из лагеря для интернированных отправить меня на свою большевистскую каторгу. Но тут немцы напали уже на большевиков, после чего фронт снова стремительно покатился на восток. Всего лишь чуть больше месяца потребовалось германским панцерам чтобы пробежать семьсот километров от Бреста до Смоленска – и вот уже первого августа немецкие часовые сменили на вышках советских. И тут посрамленными оказались те, кто говорил, что немцы, мол, цивилизованная нация и сразу должны отпустить нас по домам. Режим содержания даже ужесточился, и с питанием стало совсем худо. Если для большевиков мы были интернированными, чью преступную деятельность еще следовало доказать, то для германцев мы являлись военнопленными, и у тому же неприятным сюрпризом, с которым они не знали что и делать. Как я понимаю, германской армии хватало возни с пленными большевиками, а тут еще и мы, поляки.
А потом началось вообще черт-те что. Россия не Польша, и для нее семьсот километров – это не расстояние от границы до границы, а незначительное внедрение внутрь, как для слона дробина. Прорвавшуюся немецкую армию встретили выдвигающиеся из глубины свежие большевистские дивизии, каких не было и не могло быть у Польши. После этого наш лагерь оказался в самом эпицентре встречного сражения. Германцы, конечно, одолевали, ведь они превосходили большевиков выучкой, качеством снаряжения и вооружения, а также интеллектом офицерского состава, но те все равно дрались яростно, раз за разом переходя в контратаки. Некоторые из нас говорили, что это глупо, что плетью обуха не перешибешь, что оказывать сопротивление такой первоклассной армии, как немецкая, просто бессмысленно. В то же время я вспоминал свой опыт германской войны и думал, что драться с германцами можно и нужно, да только делать это следует в составе большой единой армии, создав такую силу, которую немцы просто не сумеют заглотить.
Мы думали, что это сражение продлится неделю или две (примерно столько же, сколько шла вся германо-польская война), после чего свежие большевистские силы будут разгромлены и немцы двинутся дальше по направлению к Москве. Но сражение все не утихало и не утихало; видимо, большевистское командование швыряло в бой все новые свежие дивизии, словно поленья в жерло печи. Мы, естественно, не имели о происходящем за оградой лагеря достоверной информации и могли судить об этом только по поведению охраны. Потом, уже в конце августа в охранявших нас немцах начал намечаться истерический надрыв, немецкие солдаты стали нервные и испуганные, вследствие чего могли выстрелить в любого из нас по малейшему подозрению на нелояльность. А продукты на кухне, оставленные еще большевиками, заканчивались – и какая уж тут лояльность на пустое брюхо…