Кроме всего прочего, шведское посольство просто ближе. Достаточно выйти из парадного выхода на Эспланаду (бульвар в Хельсинки, имеющий такое же значение, как Арбат в Москве и Невский проспект в Петербурге), пробежать по ней сто метров и войти в Шведское посольство через парадный вход. При этом требуется торопиться. Судя по тому, с какой скоростью перестрелка смещается в нашу сторону, большевики скоро будут здесь. Но мы успеем, обязательно успеем – ведь что такое расстояние в сто метров… Простите меня все, кого я не беру с собой; ведь хорошо, если в посольство пустят меня, жену, сына и дочь. Остальные должны устраивать свою судьбу сами – ведь вы же ничем не виноваты перед большевиками, а если понадобитесь для свободы Финляндии, то мы вас обязательно найдем…
Пальто мы все надели еще тогда, когда взрывом на Инженерном острове выбило стекла – в тридцатиградусный мороз по другому никак. Герда дрожащими руками с негнущимися от холода и волнения пальцами запихивает в ридикюль подвернувшиеся под руку драгоценности, и Ева ей в этом помогает. Я их тороплю: если большевики, которые, должно быть, уже близко, застигнут нас до того, как мы успеем скрыться, то нам не помогут ни жемчуг, ни бриллианты…
И вот мы бежим по лестнице; чемодан в руках у сына, ридикюль у жены, и маленький портфель у дочери – все набито ценными вещами. На улице холодно и ветрено, метет поземка. Почему-то вспомнилось, что двадцать три года назад стояла такая же погода. Точно так же было холодно, дул пронизывающий ветер, а у морских казарм стреляли из винтовок и наганов…
Едва мы сбежали с крыльца президентского дворца, как со стороны моста через канал Катаянокан, отделяющего Президентский дворец от Морских казарм, раздались крики «Стой!» (кричали по-русски) и прозвучали несколько выстрелов из карабина; пули зло свистнули у нас над головой. Но мы не остановились, а, повернувшись к этим людям спиной, во всю прыть припустили к заветным дверям шведского посольства. Ведь стоило нам попасть внутрь, и мы окажемся в безопасности. Люди, что пытались нас остановить, погнались за нами. Расстояние, которое нам требовалось пробежать, было почти равно тому, что разделяло нас и преследователей – и теперь было важно то, кто быстрее достигнет заветных дверей шведского посольства.
Мы, разумеется, достигли заветных дверей первыми, и с размаха заколотили кулаками в толстенные дубовые двери, запертые изнутри на засов. Мы просили впустить нас, моля не отдавать нас большевикам, но подошедший изнутри к дверям привратник сказал, что может открыть дверь только с разрешения господина посла… После этого он удалился, а мы стали озираться в поисках спасения. Но надежды не было. Это было похоже на страшный сон, полный безысходной тоски… С обоих сторон и со стороны Морских казарм и со стороны Рыночной площади к нам подходили вооруженные люди весьма угрожающего вида. Они все были какие-то большие, зловещие, и веяло от них смертным холодом. Белые штаны и такие же куртки с капюшонами, маски от мороза на лицах, большие ранцы или рюкзаки, за спиной и короткие карабины в руках… Шаги их были тихи, ни малейшей суетливости не наблюдалось в их движениях. Скованные страхом, мы жались друг к другу; Герта бормотала что-то неразборчивое, Ева тихонько поскуливала. Сын Ниило слегка толкнул меня локтем и указал взглядом наверх. Там были окна посольства – последняя надежда на спасение… Стекла в них были выбиты, и если бы нам удалось влезть в них, мы бы спаслись. Но это было невозможно – располагались эти окна на высоте не менее полутора человеческих ростов от земли…