— Это все рассуждения! Нужно сделать анализ, и все станет ясно, я уверена!
— Сделаем, не беспокойтесь, — сказал инспектор. — Вы сказали о вражде. В чем ее причина?
— Вы не знаете, инспектор, какой клубок змей — эта академическая среда! Страсти здесь кипят почище шекспировских. Коллеги могут возненавидеть друг друга из-за неправильного, по мнению одного из них, распределения учебных часов или из-за того, что кто-то голосовал против, когда работу представляли на международную премию… Если говорить конкретно о Рошале, то у его ненависти было несколько причин. Первая: отец завалил его на аттестации. Вторая: оба работали над похожими темами, но отец завершил работу раньше и получил правильный результат. Третья причина личная: оба, так уж получилось, полюбили одну женщину. Это было через три года после смерти мамы. Я отца не обвиняла, это ведь жизнь… А Рошаль просто рвал и метал! Правда, та женщина предпочла вообще уехать из Тель-Авива, сейчас она преподает в университете имени Бен-Гуриона… Но Рошаль не скрывал своей ненависти и отравлял отцу жизнь, как мог.
— В том числе, как вы полагаете, и в буквальном смысле слова, — заключил Беркович.
— Конечно! Вот его квартира, видите? Балконы почти соприкасаются. При желании можно перелезть с одного балкона на другой. Отец садится пить кофе, потом на минуту уходит в салон, а этот негодяй перелезает сюда и подсыпает яд.
Эксперт Хан выразительно поднял взгляд к небу, и Беркович внутренне согласился с этой оценкой. Чтобы перелезть с одного балкона на другой, нужно было быть акробатом, а не университетским профессором. К тому же, за минуту нужно было не только перелезть туда и обратно, но еще и подсыпать яд в чашку с кофе. Фантастика.
— Пожалуй, я поговорю с этим Рошалем, — сказал Беркович.
— Вы его только спугнете! — заявила Лиза. — Говорить с ним имеет смысл только после экспертизы, когда у вас на руках будет заключение.
— Не беспокойтесь, — сказал Беркович, — я его не спугну.
Квартира Эфраима Рошаля находилась на том же этаже, ближе к лифту. На звонок открыл мужчина средних лет, довольно полный, со щеками, напоминавшими бульдожьи. Даже подумать о том, что Рошаль способен заниматься акробатикой, было невозможно. Понимая, что разговор закончится впустую, Беркович все же начал расспрашивать химика — разумеется, не о том, как тот относился к соседу-профессору, а о событиях нынешнего утра: слышал ли тот что-нибудь или, возможно, видел?
— Ничего, — хмуро ответил Рошаль. — Я поздно встаю. А сегодня, к тому же, суббота. Разбудила меня полицейская сирена.