— А, что ему, Верунь, сделается? Живой твой Боцман. Оглох, правда, маленько. Вот я сейчас помоюсь, бельишко поменяю и позвоню этому охламону. Пусть сгущёнки и шоколадок принесёт к чаю. А, Вер? — кричал я, пробуя сам себя услышать, мерно покачиваясь на прохладных носилках и глядя, как расплывается холодным мокрым пятном карман халата Семёнова. Сейчас почувствует, салабон ушастый!
Глаза открывались тяжело и неохотно. Судя по шарканью обуви по деревянному полу и скрипу колёс каталок, утро было не раннее. Солнце билось в глухие, отбеленные хлоркой занавески на облезлых окнах. Воробьи уже успели вернуться с помойки после завтрака в столовой, дружно чирикали и строем цокали по подоконнику. В ушах позванивало, мозг не хотел думать, а туловище объявило бойкот всяческим, даже маломальским передвижениям. Голову заваливало влево. К левому уху был прибинтован огромный, дурно пахнущий тампон. Зато пересохшие губы начали растягиваться в кривую улыбку, а настроение поднялось градусов на сорок, если его привязать к этиловому эквиваленту. Ребята! Братцы! Я слышу всю эту дребедень за дверями и окном! Правда, пока одним правым ухом, зато какое качество. На войне не до стерео, я вам доложу.
Дверь моей «персональной палаты» распахнулась и вместе с запахом мытых деревянных полов ко мне вошли Верочка и санитар Семёнов. У Верочки в руках был прибор для измерения давления, а у Семёнова тарелка, с какой-то скользкой на вид, бело-серой жижей и эмалированная кружка с прозрачным чаем.
— Я, конечно, извиняюсь, — с тоской и опаской глядя на тарелку, спросил я, — а мне случайно Боцман ничего не передавал?
— У вас диета, товарищ майор. Овсяная кашка. Лечебная, — пробубнил, прячась за Верочку, санитар Семёнов.
— А по сопатке, Семёнов? — не поднимая головы от подушки, беззлобно спросил я санитара.
— Боцман ваш ещё не приходил, но звонил. Спрашивал, как вы и может что нужно? Я сказала, что спите после уколов и что ничего не нужно. А с Семёновым вы опоздали, Александр Васильевич, ему сегодня с утра уже обещали парни из четвёртой палаты… — засмеялась Верочка, оборачивая мою левую руку чёрной тряпочкой и закачивая в неё воздух.
Неожиданно в мои роскошные апартаменты 4×2,5 стремительно вошёл главный врач заведения. Молча, посмотрел на Семёнова и тот, громыхнув посудой, быстро прошмыгнул обратно в коридор. Просто третий стоячий посетитель в моих «хоромах» не помещался. Так же молча, главврач кивнул в сторону Верочки и та бодренько так, пискнула:
— Давление у пациента Хмелева 140 на 90, пульс — 85. Жалоб нет. Проводится назначенное лечение левой барабанной перепонки.