— Ты смотри, как заговорил? Схрон! Морда бендеровская, — аж подпрыгнул на своём месте замполит.
— Прошу внимания, — повысил голос Батя, — дальше излагай.
Малец вытер вспотевший лоб, безнадёжно посмотрел на графин с водой и продолжил свой рассказ:
— Так я сначала бегал. Думал убегу, но смотрю их больше. Обходят, ещё немного и бежать будет некуда. И не стреляют. Понял, что живым хотят взять. А нам рассказывали, как «духи» с нашим братом… Вот и бежал. А потом я щель нашёл, еле влез туда и камень за собой придвинул. Я их слышал и видел. Искали они меня и не уходили. Ругались даже. Их главный даже ударил кого-то. А потом наши вернулись…
— А теперь я спрошу, военный, — не выдержал я и, выставляя правое ухо вперёд заорал, — почему не стрелял, сука?!
Ответ рядового Дорошенко усадил меня на место и заставил нас всех на минуту замолчать, переваривая услышанное.
— А чем, товарищ майор? У меня ж рожки пустые. Нам на стрельбище по одному рожку полному выдали и на полигон повезли. Наше отделение первое отстрелялось и нас в оцепление поставили. Я по мишеням все патроны выпулил. Честное комсомольское. Штык-нож, правда, был…
— Ну, а почему не вылез из своего схрона, когда наши пришли, бой закончился? Вот балда! Ты ж всё видел и слышал, Дорошенко, — уже спокойно спросил Белый.
— Побоялся я… да и стыдно было. Подумать хотел, — после долгой паузы ответил мальчишка, шмыгая носом.
— Стыдно ему. А ты знаешь, мерзавец, что из-за тебя погибли двое твоих товарищей, погиб твой взводный — старший лейтенант Чалый, ранены шесть человек, включая здесь присутствующего майора Хмелева? Знаешь? — стуча кулаками по столу, кричал замполит.
Пацанчик, вдруг, вес съёжился, обхватил голову своими изодранными о камни руками, плечи его затряслись, он упал на колени и в голос разрыдался. Такого никто не ожидал. Было понятно, что разговаривать в таком ключе дальше смысла не имеет. Начальник штаба выглянул в коридор и позвал дежурного. Через минуту подошли два сержанта, подняли Дорошенко на ноги и увели. Батя назвал фамилии полковников, которых просил остаться, остальные были свободны.
Меня вернули на место в наш полевой госпиталь. Немного поругали, что снял повязку, раздели и вернули мои трусы и застиранную тельняшечку. Уже очень скоро моя «барабанка» зажила и левое ухо, радуясь полноценным звукам, начало выполнять свои привычные функции. Выписывали меня под писк Верочки, радостное бурчание санитара Семёнова и шипение открываемых баночек «Кока-колы», принесённых Боцманом. Позвонил Белому и тот, удивившись моему скорому выздоровлению, пригласил к себе на ужин. Его «хлебосольные» ужины из штабной столовки я знал хорошо, поэтому выудил у Боцмана пару банок мясных американских деликатесов. Надо сказать, мы благодарны товарищам пиндосам за … (дальнейший текст не литературный).