— Ну, расплевалась? Отвела душу? Давай-ка, — и, ловко связав узелки, так, чтобы их можно было перекинуть через плечо, Клавка взяла все на себя. — Вот, теперь не отставай.
Была осень. Поздняя осень, когда уже опала листва, делавшая дорогу уютной, и оголенные ветви деревьев черной ломаной сеткой пересекали небо, когда между стволами просвечивала даль и все вокруг говорило о просторе. Это усиливало чувство свободы, Клавка шагала твердым размашистым шагом, вспоминая о задыхающейся, мелко семенящей ногами Марье только для того, чтобы резко свистнуть, подражая свисту конвойного, или грубо крикнуть: «Наддай!»
Ей хотелось бросить эту женщину среди дороги, идти одной, но она не могла: во всем широком мире, куда Клавка шла, не было ни одной крыши, которую бы она могла считать своей, которая бы ее ждала.
Но Клавка была здорова, сильна и твердо уверена, что не пропадет, хотя совершенно не знала, как будет жить, что будет делать, совсем не представляла себе, какова сейчас жизнь «на воле»; все говорили, что там далеко не так, как было раньше.
«Не из таких я, что пропадают», — подумала она и, оглянувшись, крикнула:
— Эй! Тетка Марша, а ну, подтягивайся! Навязалась ты мне… трухлявая.
— Не командуй! И была такая тетка Марша, да в лагере осталась. Теперь я тебе Марья Кузьминишна, и не иначе… Запомни.
— Фу ты! Марья, да еще и Кузьминишна!.. — фыркнула Клавка прямо в лицо. — Заново родилась?
— И не фыркай… Пожалела я тебя, позвала к себе для компании, чтобы смелее ехать, так ты цени. Да лагерные-то замашки брось. Забывать их надо. В семейный дом едешь, не куда-нибудь. Дня два-три, куда ни шло, поживешь у меня, а там уж не прогневайся, сама устраивайся, — и степенно поджала губы.
— Вот скареда. Не бойся, не заживусь… Нужна ты мне… А про лагерь ты, пожалуй, правильно; хвастаться нечем, особенно если отец у меня с образованием, да и фамилия Уразовых не из плохих, а я вот… — и, чтобы не отвечать на вопрос, за что попала в лагерь, прикрикнула: — А ну, шагай без разговоров!
Попала Клавка в тюрьму, когда ей не было еще восемнадцати лет. Попала вместе с компанией таких же, как и она, разболтавшихся от безделья, от безнадзорности мальчишек и девчонок, которые, чтобы иметь возможность пользоваться удовольствиями и благами большого города, занимались мелкими кражами. Об этом Клавка даже и не знала. Она просто сдружилась с бойкими ребятами, восхищенная их беззаботной, веселой жизнью, разговорами о кино, театре, пирушках, просто потянулась к ним от уныло-однообразной домашней жизни, от школы, которую не любила, хотя уже успела с грехом пополам кончить семилетку.