Удержалась. Но вся вспыхнула, когда заведующая, — «мне одной!» — на прощанье протянула руку и сказала:
— Оратор вы хороший и вообще молодец.
— Может, и напрасно кричала, бывает со мной, — лукаво улыбнулась: — такой характер. — И отошла к кучке женщин, обрадованных, что по вечерам не придется разрываться между работой и детским садом.
12
Не только город, но и вокзал был переполнен, забит эвакуированными, которые ждали направления в ближайшие села и деревни, ждали транспорта туда, хотя бы для детей, для больных и стариков. Необходимость дать этим людям какой-нибудь кров создала своеобразный поселок «Хвост», длинный ряд теплушек на одном из запасных путей.
В полутемных теплушках было тесно. Люди размещались и спали не только на нарах, но и просто на полу, кинув под себя все то немногое, что имели, — верхнюю одежду, шали, даже газеты, — словом все, что никак нельзя было назвать постелью. Дети, даже самые маленькие, копошились под ногами, тянулись к открытым дверям. У жалких печурок, около вагонов толкались женщины, ветер трепал их когда-то нарядные, нередко шелковые, а теперь особенно жалкие, заношенные юбки, открывая плохо обутые ноги, развевал развешанное ими на веревках подобие белья. Лица были серы, бледны, отмечены лишениями и нуждой во всем, от чего не легко было отвыкнуть.
В большинстве своем горожане, эвакуированные были совершенно неприспособлены к тому трудному положению, в котором оказались: не умели наколоть дров, растопить печь, поправить нары, забить щель и вообще как-нибудь наладить быт.
В первый раз, когда Клава, помогая устраиваться какой-то семье, попала туда, она, несмотря на то, что достаточно видела несчастья и нужды, почувствовала, что у нее сжимает горло от жалости. И хотя ее раздражала их беспомощность, — она была для нее просто непонятна, — Клава стала часто забегать в «Хвост» после работы. Сурово помогала, особенно тем, у кого были дети, добивалась срочного ремонта протекающей крыши, проломившегося пола, подвоза топлива, прихода врача… Уходя, торопилась к Витюшке, ворчала про себя: «Да ну их… Разве при такой беде что наладишь… У меня свой дома сидит ждет, поди, от окна не отходит…» И все-таки опять приходила.
И вдруг неожиданно, недоумевая, как это вышло, оказалась в большой комнате перед людьми, которые, не слушая, что она не хочет уходить из мастерских, что ей нет дела до эвакуированных, напомнили, что война не терпит отказа, заставили этим замолчать, выслушать и согласиться с тем, что она, товарищ Уразова, временно снимается с работы в депо и назначается комендантом «Хвоста».