Амир пытался успокоиться и взять себя в руки. И не мог.
– Амир, ты сегодня опять кричал во сне.
Кьяра уютно расположилась в огромном мягком кресле, поджав под себя босые ноги и укрывшись пледом. Какая же она красивая, или это ему просто кажется? Для любящих глаз прекрасно все, даже этот неправильной формы мизинчик на левой ноге. Господи, ну почему? Почему он не может бросить все, забрать любимую и уехать. Да хоть к тем же огнепоклонникам! Ни его, ни женщину никто не знает в лицо. Как хочется спокойствия. Жизни, где тебе не надо ежесекундно доказывать свое первенство. Сходить с ума от разной ерунды.
– Ничего, это пройдет. Вот решим проблему, и пройдет.
– Мне кажется, что мы ее уже никогда не решим.
Кьяра поднялась с кресла, подошла к шкафу и стала одеваться.
– Ты куда?
– Хочу прогуляться. Душно. Заодно с народом поговорю. На людей не только орать надо, про кнут и пряник слышал?
– Пряник им от меня нужен, а не от тебя, женщина. Не примут.
– А это смотря как подать.
– Ты красивая, я говорил это тебе?
– Говорил. Сто раз говорил, – Кьяра обняла мужа и чмокнула в щеку. Получилось смешно и как-то по-детски. – Слушай, тебе не приходило в голову полечиться?
Амир резко отстранился от жены, убрал от себя ее руки.
– Я не сумасшедший, тема закрыта!
Женщина молча отошла. Да, поговори вот с таким… Придется самой как-то выкручиваться.
– Вестей с материка не было еще? Пора бы.
– Сам жду. По расчетам, на полсуток опаздывают. Правда, море штормило, но это никого не оправдывает.
Вот так вот, раз – и с небес на землю.
– Погоди, я с тобой!
– Шухер наводить? – Кьяра грустно улыбнулась.
– Тонус поддерживать!
* * *
Если и можно было как-то назвать то, что происходило сейчас на Артеме, то лучшего определения, чем режим чрезвычайной ситуации, не найти. Подозреваются все! Презумпции невиновности нет. Амир затянул гайки до предела: никаких вольностей, никаких увольнений на берег, а в свободное время – спортзал и тир. До кровавого пота, до изнеможения. «Народ» роптал, но очень тихо: все знали, что атаман быстр на расправу, попасть под горячую руку не хотелось никому.
В «качалке» едко пахло потом – филонить никому не удавалось: Максуд за порядком следил строго.
– А тебя, господин надзиратель, общий распорядок не касается?