Может быть, из-за еды, или из-за нашего с Кит непринужденного обращения с ним, или просто из-за того, что здесь не было Майлза, Ян порой казался совершенно другим человеком. Дружелюбным, улыбчивым, милым. И чем больше мы видели его таким, тем больше хотели еще раз увидеть. Это превратилось в игру.
Мы с Кит объединили усилия, стараясь заставить Яна улыбнуться, или покраснеть, или громко рассмеяться – желательно все вместе. Больше всего нам нравилось смущать его. Мы непристойно ругались. Разговаривали о шокирующих мужчин интимных женских делах. Заставляли его учить нас шотландским ругательствам, которых оказалось великое множество. И все они были просто восхитительными.
Ян шокировал нас заявлением, что шотландский акцент в Великобритании не пользуется такой всеобщей любовью, как в Штатах.
– Они просто завидуют, – сказала Кит.
– Значит, мы не должны потешаться над вашим акцентом? – спросила я.
Одно дело было потешаться над акцентом, который казался невероятно прикольным, и совсем другое – высмеивать акцент, к которому некоторые люди относились с презрением.
– Вы можете потешаться над шотландскими словами, – сказал он, – если разрешите мне потешаться над техасскими.
Мы с Кит переглянулись.
– А вы сможете потешаться над техасскими?
Ян указал пальцем на меня:
– Вы говорите «хлюпнуться» вместо «упасть». Вы же знаете, что такого слова нет?
– Такое слово есть, – возразила я.
Ян покачал головой:
– Только в Техасе.
Нам нравилось копировать его акцент, но это нам плохо удавалось. Мы также заставляли его произносить американские слова, особенно географические названия на индейском языке, которые Кит выискивала в Интернете. Такие как река Калусахатчи, озеро Тангипахоа или залив Куиттапахилла. Когда он пытался произнести это, Кит впадала в истерику от смеха, но меня это просто завораживало. Я наблюдала за его губами, когда он пытался воспроизвести эти звуки. Иногда я даже забывала смеяться. И только зачарованно слушала.
Он с удовольствием включался во все наши игры. Мы начали с того, что пытались вытащить его из его раковины, и при этом сами веселились от души. Иногда за ужином мы так смеялись, что даже не могли есть. Это был глупый, неуправляемый смех, не свойственный взрослым людям. Он был почти истерическим, учитывая обстоятельства. Мы смеялись над тем, что даже не было смешным – над скрипнувшим стулом, над упавшим на пол пельменем, над медсестрой, зашедшей в палату, чтобы выяснить, почему у нас так шумно.
То, что я могла смеяться в моем положении, в самый мрачный период моей жизни, было очень странным. Но я пришла к выводу, что печаль может быть катализатором веселья. Когда на вашу долю выпадают тяжкие испытания, вам просто необходимо хорошенько посмеяться. Я помню, как мой папа и его брат, направляясь на кладбище на похороны своей матери, потешались над родственниками и отпускали разные шуточки. Я была еще маленькой, и мы с мамой и Кит сидели на заднем сиденье машины и смотрели, как эти два взрослых мужчины, лишившиеся матери, которую искренне любили, не просто шутили, а з