– А я обожаю твой, – сказал он, пытаясь поймать губами мои губы.
– Я обожаю твою гитару, – сказала я спустя еще минуту.
– А я твою.
– У меня нет гитары.
– Это неважно.
Я немного изменила позу, и Ян оказался лежащим на спине, а я сидела на нем, сжимая бедрами его бока и упершись ладонями в пол по обе стороны от его головы.
– Ты уверен, что ничего себе не повредил? – спросила я, продолжая целовать его.
– Немного ударился.
– Чем?
– Это неважно.
– И сейчас больно?
– Сейчас уже не больно.
Какую цель я преследовала? Пыталась ли я соблазнить своего тренера? Я даже не была уверена, что мне уже можно делать это! Я знала лишь одно – мне хотелось быть как можно ближе к нему. Если бы я могла, я влезла бы внутрь его. Я хотела поглотить его и быть поглощенной им. Какой бы клубок чувств ни опутывал меня всякий раз, когда я видела его, я хотела затеряться в этом клубке и никогда из него не выпутываться.
И я затерялась. Я прижалась губами к его шее, целуя ее и немного покусывая, а он гладил меня по спине. Потом он рукой коснулся моего лица с той стороны, где не было ожогов, и погладил меня по щеке. Здесь, на полу, больше не существовало ничего, кроме страстного желания, близости и тепла.
И поэтому я не услышала, как Кит и Бенджамен поднялись по лестнице и пошли по коридору.
Нет. Я заметила их только тогда, когда они шире распахнули дверь комнаты, включили свет и увидели нас, лежавших на полу.
– Бог мой! – воскликнула Кит, прижимая руку к губам, чтобы не захихикать. – Похоже, эта комната уже занята.
– Убирайся, Кит! – недовольно сказала я.
– Простите! – пробормотал Толстяк Бенджамен, подняв руки извиняющимся жестом.
Пятясь задом, они вышли из комнаты и захлопнули дверь, оставив свет включенным.
Я услышала, как Кит сказала:
– Постой, они что, трахаются?
И после этих слов лунный свет померк.
Ян несколько раз моргнул, глядя на дверь, из которой они вышли, словно он только что очнулся от сна. Я все еще сидела верхом на нем, переводя дыхание и размышляя о том, как бы вернуть этот лунный свет.
Но он уже приподнялся на локтях.
– Бог мой, Мэгги, – пробормотал он, поворачиваясь на бок, чтобы выползти из-под меня.
Я осталась сидеть на полу. Он наклонился, поднял меня на руки и перенес на кровать.
Я немного потешила себя надеждой, что он просто хочет перебраться в более приспособленное для этих занятий место, но когда он уложил меня на кровать, он тут же отвернулся и подошел к окну. Он рассеянно коснулся занавески, а потом наступило долгое молчание, такое характерное для него. Наконец он заговорил:
– Мэгги, прости меня.