Мы решили, что нам не следует торопиться, но у нас это не получилось.
Мы отправились в номер Яна, находившийся чуть дальше по коридору от моего, и не спали всю ночь. Я провела большую часть вечера, пытаясь объяснить Яну, почему он никак не может быть увлечен мною, а он провел столько же времени, доказывая мне, что я не права. Очень убедительно.
Утром, во время завтрака, мы все встретились на шведском столе. Китти, мои родители, Ян и я. И мы нашли свободный столик, за которым все разместились. Никто из нас не казался слишком бодрым, но Китти выглядела хуже всех нас.
– Думаю, нам нужно будет показать тебя доктору, – сказала мама, потрогав рукой лоб Кит. – Ты похожа на восковую фигуру из музея мадам Тюссо.
Китти отбросила ее руку:
– Я в порядке.
– Неправда, – объявила моя мама. – Ты бледна и покрыта потом. – Потом внимательно посмотрела на нее. – Я совершено уверена, что в Бельгии тоже есть врачи.
– Мне не нужен врач.
Мама обратилась ко мне за помощью:
– Урезонь ее.
– Ты выглядишь – как бы это сказать помягче? – сама не своя. Почему бы тебе просто не…
Но Китти перебила меня:
– Я в порядке! Я в порядке! Мне не нужен врач.
Но я упорно продолжала:
– …повидаться с каким-нибудь врачом? На всякий случай?
А папа добавил:
– Нам предстоит так долго лететь домой, и последнее, что тебе нужно…
И тут вмешалась мама:
– Это может быть эбола, это может быть острый приступ аппендицита, это может быть кишечная палочка…
Мы говорили все разом, перебивая друг друга, и являли собой самую нелепую группу иностранцев в этом уютном кафе нашего отеля, пока, наконец, Китти, возможно, желая положить конец этому безумию, не закричала:
– Я не больна! Я просто беременна!
Мы все притихли.
– Я сделала тест сегодня утром. На самом деле, целых три теста.
– Кто он? – после долгой паузы произнесла я сценическим шепотом. – Толстяк Бенджамен? Или Усы?
– Лично я за Толстяка Бенджамена, – сказа мама совершенно спокойно.
– Я тоже, – поддержал ее папа, поднимая руку. И мы с Яном тоже подняли руки.
– Единогласно! – объявила я.
Китти посмотрела на нас так, словно мы были ее наихудшими врагами.
Потом сказала:
– Бенджамен, о’кей? А сейчас меня стошнит.
Вот такова наша история. За десять лет, прошедших после катастрофы, у нас в жизни, как это обычно бывает, произошли разные изменения.
Мои родители снова сошлись. Мой папа не был человеком, способным затаить обиду или долго злиться. Как он однажды объяснил мне, отвечая на мой вопрос:
– Твоя мама никогда не была идеальной. И все равно я всегда любил ее.
Я не знаю, что стала бы делать, окажись я на его месте. Но думаю, что его устраивало вернуться в семью и уладить эту ситуацию. Оставить жену было не в его характере. Он был человеком, который придерживался принципа «в горе и в радости».