Наши упражнения с креслом привели к тому, что в физкультурный зал мы попали на несколько минут позже назначенного времени. И это, похоже, вызвало у Яна раздражение.
– Ну вот, теперь мы опоздали, – сказал он, глядя на часы с таким видом, словно я была в этом виновата.
Словно это имело значение.
Я огляделась по сторонам, пока он собирал кое-какое оборудование. Если бы я была в состоянии восхищаться чем-либо, я пришла бы в восторг при виде этого физкультурного зала. Там были всевозможные тренажеры и игры. Баскетбольное кольцо, кольцеброс, игровые автоматы и разнообразные тяжести, как в тренажерном зале. Стены были зеркальными. Там был вертикализатор[4] и страховочная привязь. И еще мини-батут, лежачие велосипеды и даже целый автомобиль, выкрашенный в ярко-голубой цвет и предназначенный, по-видимому, для того, чтобы учиться залезать в машину и вылезать из нее. И вдобавок ко всему в зале играла приятная ритмичная музыка.
Раньше я захотела бы обследовать это все, но теперь я просто сидела в кресле, как мешок с картофелем.
Ян написал мое имя на большой белой доске, на которой значились имена всех пациентов и их «цели». Рядом с ними были нарисованы смеющиеся рожицы и написаны подбодривающие высказывания. Пока я ждала, я наблюдала за другими тренерами. Все они, без исключения, были жизнерадостными и оптимистично настроенными. Они громко смеялись и называли своих пациентов «чемпионами». Они уговаривали. Подбадривали. Одобряли. Пели под музыку.
Один парень с косичкой, которого, как я узнала позже, звали Роб, работал с восьмидесятилетней старушкой, которая стояла на ходунках. Хотя и явно не флиртуя с ней, он уделял ей столько внимания, что она просто цвела. А женщина-тренер, Эйприл, стояла около мужчины лет сорока, сидящего в инвалидном кресле. Он бросал мяч в баскетбольное кольцо, и она горячо одобряла каждый бросок. Все было так, словно я попала на большую дружескую вечеринку. Люди двигались, разговаривали, подбадривали друг друга. И хотя пациенты были более сдержанными и сосредоточенными, их тренеры оставались неизменно жизнерадостными.
Все, кроме моего.
Я посмотрела на Яна. Он хмурился, выставив вперед нижнюю челюсть. Он был таким серьезным, таким мрачным, таким далеким от веселья, словно над головой у него висела надпись: «Я раздражен».
Неудивительно, что в его графике есть свободные окна, подумала я.
– Снова опоздал, Ян, – услышала я.
Это был гнусавый голос. Я уже слышала его, когда его владелец разговаривал с Ниной. Я обернулась, чтобы посмотреть на этого Майлза, направлявшегося к нам. У него оказались коротко постриженные волнистые рыжие волосы, резко дисгармонировавшие с красным свитером, надетым поверх голубой пижамы. А его маленькие карие глазки светились злобой. Его голос очень подходил ему.