– Всё! Щас появится! Уххх, прёт как бронепоезд! – анонсировал Гриша. Раздался звук вылетающей из шампанского пробки, и миру явилась третья голова.
– Приветики! – сказала голова и захлопала длинными ресницами, привыкая к свету.
Сухомлинские ошеломлённо уставились на новую голову, одновременно умудрившись поймать лапой скатывающегося с утёса Пяткина.
– Невозможно… – изумлённо прошипел Сеня.
Голова была определённо женская.
Такое у Змеев бывает очень редко. Один раз на тьму, если верить Русьстату. Обычно – либо три мужские башки, либо три женские. (Поэтому Змей-Мужик обычно пил и ржал, а Змея-Баба не разговаривала друг с другом.)
– Это всё бляцкая экология, – попытался сумничать Гришка. – А я говорил – съёбывать надо c этих малахитовых гор!
– Вот это прикол! – расхохотался Пяткин. – Отметим это дело?
– Пяткин! Иди домой!
– У меня два братика, крутотень! – пропела свежерождённая Сухомлинская.
И настали для мужской части Змея тяжёлые времена. Сначала Сухомлинская истребовала личного пространства и добровольно-принудительно оттяпала у братьев место под левым крылом, куда прятала себя на ночь. Сеня «переехал» к брату под правое, где заёбывал его нечеловеческим храпом до самого утра. Потом она решила «всё тут переделать» и потащила всё змеиное тело в варяжский гипермаркет мебели, где четыре часа не могла выбрать кресло, мучаясь перед выбором «ольха» или «кедр». На входе в пещеру появился тюль, на стенах – полки и картины с закатом над Фудзиямой. Курить нельзя было даже под крылом, а крестьян жрать только вилками, горячими и с тарелок. Женская чешуя плавала в кофе и забивала слив в ванной. Посещения Пяткина сопровождались закатыванием глаз, односложными ответами через клыки и удалением под крыло, откуда нарочито громко лились «Воронины». Однажды Сухомлинские проснулись от невыносимой боли и обнаружили какого-то залётного половца, который грязным мохнатым копьём пробивал им общий пупок в надежде впиндюрить в него какую-то бижутерию. Это было уже слишком. Покушение на змеиную брутальность.
– А ну под крыло! – Таинственно скомандовал Сеня Гришке.
Укрывшись под плотно опущенными перепонками, оба завели давно назревший разговор.
– У меня есть мысль, – начал Сеня после долгой паузы. – Я… я знаю, она наша сестра, кровинушка и всё такое… Может, это слабость, конечно, но…
– Я «за». – перебил Гришка. – В конце концов, у нас есть регенеративная функция. Дай бог, вырастет Никитос…
– Но мне не нравится «Никита»…
– Бля, ну не об этом щас! А как мы её?.. Того?.. Блин, стрёмно как-то и вообще аморально…