“» (с. 604–605).
Желая подчеркнуть достоверность этих сведений, в примечаниях Василий Никитич напишет следующее: «Сие Романово предложение ни в одном манускрипте, которые я в руках моих имел, не находится, а сообщил мне Хрущев выписанное и сказал, что выписано в Новгороде из древнего летописца и писано было древним наречием, которое мы с ним переложили, как здесь. И хотя мне оное несколько сомнительно было, однако ж видно, слог оного древний, которого он сам сочинить не мог; 2) что сия форма правления подобна Немецкой империи, которую никто за лучшую счесть не может, и Хрущев сам, многие в том пороки довольно разумея, не хвалил, как я довольно его мнение знал, что он у нас монархию прочим предпочитал; 3) число шести избирателей не безопасно, ибо, по три разделясь, к окончанию привести не возмогут, разве седьмой в списывании пропущен. Что же в местных наследие одному старшему сыну полагал, оное весьма неплохо, и если бы сие тогда утвердили, то б, конечно, такого великого вреда от татар не приключилось» (с. 624).
На первый взгляд, это правильно, за одним исключением – все написанное выше может относиться к кому угодно, но только не к Роману. Вот уж кому до Руси дела никакого не было! Для Романа Мстиславича всегда на первом месте было собственное Я, а остальное представлялось вторичным. Законченный интриган и провокатор многих усобиц, он никак не был похож на радетеля о благе Русской земли. Если только это не пересекалось с его личными интересами. Роман был типичным хищником-феодалом, не лучше и не хуже своих собратьев по княжескому ремеслу. Но при этом был более умен, хитер и подл, благодаря чему сумел объединить под одной рукой Галич и Волынь, избежав при этом конфликта с соседями. Поэтому сравнение Романа с Владимиром Мономахом, сделанное автором Галицко-Волынской летописи, представляется некорректным.
Впрочем, в рассказе Татищева есть и чисто технические погрешности. На них обратил внимание А. Горовенко, отметивший при сравнении первой и второй редакций «Истории Российской» ряд несуразностей. Вывод, к которому приходит исследователь, вполне закономерен: «Судьба распорядилась так, что из шести оригинальных татшцевских известий о Романе Мстиславиче наиболее популярным в отечественной историографии оказалось именно известие о несостоявшейся политической реформе („Романово предложение“). Скептически настроенный в отношении „татищевских известий“ Карамзин в данном случае от полемики уклонился. В дальнейшем сыграл свою роль авторитет крупнейшего русского историка XIX в. С. М. Соловьева, в глазах которого Роман, находившийся „в беспрестанных сношениях с пограничными иностранными государствами“, был очень подходящей кандидатурой на роль проводника новых, родившихся на Западе политических идей. В подкрепление своего взгляда Соловьев дал ссылку на Татищева, этому примеру начали следовать другие, и с тех пор конца в длинной цепи заимствований не видно. Едва ли не единственным скептиком оказался Грушевский, который уже в самом раннем своем сочинении (1891 г.) высказался по поводу „Романова предложения“ вполне уверенно: „Этот проект принадлежит, конечно, XVIII, а не XIII в.“. Сравнительно недавно, в 1997 г., опубликовано было пространное исследование, автор которого убедительнейшим образом доказал апокрифичность известия о „Романовом предложении“. Однако занимательный и будоражащий воображение татищевский рассказ не утратил приверженцев»