— Мам, а что ты мне подсказывала? — спросил я в машине, когда мы возвращались домой сквозь густеющие сумерки. Папа облегченно насвистывал, будто испытание осталось позади, а мама так и не повеселела. Сказала, что ее тошнит, и села со мною на заднее сиденье.
— Показывала «из-за леса, из-за гор ехал дедушка Егор». Мог бы потешку прочитать.
— А он что рассказал? — поинтересовался папа.
— Про акулу-каракулу, — сказала мама.
Машина вильнула, папа вцепился в руль и на секунду обернулся на нас, будто проверял, не делись ли мы куда-нибудь.
— И что?
— И ничего, — ответила мама ровно. — Видишь же — домой едем. Если будешь за дорогой следить и ногу с газа снимешь, может и доедем.
Папа отвернулся. Я видел в зеркале его испуганные глаза. Я понял, что сделал что-то плохое, и заплакал. Старался не подавать вида, но тут же стал давиться соплями и всхлипами, отстегнул ремень, бросился к маме.
— Я не понимаю! — рыдал я.
Мама гладила меня по голове и молчала.
Книжку я забыл в детской.
Через полгода у меня родилась сестра. Папа сказал, что я могу предложить, как мы ее назовем. Я выбрал Ассоль, Сехмет или Нику — богиню победы, последнее имя мне казалось самым скучным, но папа оживился.
— Ника — отличное имя! Машенька, тебе нравится?
Мама лежала, вытянувшись на кровати, и безразлично смотрела в окно. Рыжее солнце горело в московском небе, ложилось яркими мазками на мамино бледное лицо, на пластиковую прозрачную колыбель, в которой спала моя сестра — крохотная сморщенная инопланетянка.
— Я хочу спать, — сказала мама.
— Может, покормишь Нику? Кирюшу ты сразу к груди взяла, помнишь?
— Не помню, — сказала мама и отвернулась к стене. — Ничего не помню. Ничего не хочу. Спать хочу.
Папа вздохнул, склонился над нею и поцеловал в светлую макушку.
— Мам, — позвал я. — Мамочка…
Она не обернулась, но нашла мою руку и крепко сжала ее своей.
Мы вышли в коридор — светлый, яркий, непохожий на больничный. Папа поговорил с медсестрой в больших очках и розовой форме, потом мы поехали в парк Горького, катались там на аттракционах, я бросал мячи в кольца и выиграл плюшевую обезьяну.
Папа вернулся в больницу, а я остался на ночь у семьи «троюродных Ермолаевых» и с радостью встретился с Аней и подросшей Зойкой. Они жили в огромной квартире на двадцатом этаже, там была оранжерея в одной из комнат и пахло джунглями.