– Мисси? – вопросительно посмотрел на меня Георг.
Мужчины вели себя на удивление сдержанно и вежливо. Видать, эта Виолетта – важная шишка. Значит, буду наглеть, пока есть возможность.
– Мисс Георг, – я указала на место позади себя.
– Ити даст, – кивнул мужчина, запрыгивая в седло позади меня.
Георг подтянул меня к себе, и мы двинулись в путь. Я испуганно схватилась за мужчину, с ужасом ощущая под собой движение лошади, за что получила отеческую улыбку.
Как жаль, что нельзя перенести некоторые вещи из моего мира в этот. Ух, я бы им показала! А пока я могла показать только смирение с ситуацией. Единственное, с чем смириться не удавалось, это боль в желудке, она становилась все сильнее, а сил терпеть оставалось все меньше. Бравая пятерка сопровождающих лениво переговаривалась о чем-то, изредка косясь в мою сторону. Видимо, мужчины заметили, что мне плохо. Лариса тоже обеспокоенно поглядывала на меня – она летела надо мной и изредка садилась на плечо, чтобы доложить, о чем разговаривают мужчины. Так я узнала, что они считают, что бедная девочка Виолетта сошла с ума, а едут они, точнее – мы, к отцу этой самой Виолетты. Предположительно – к моему отцу.
– Лиля, с тобой все нормально? – обеспокоенно спросила Лариса, наблюдая, как я все сгибаюсь, держась одной рукой за живот.
– Живот… – прохрипела я.
Георг что-то спросил, трогая меня за плечо, в его голосе я услышала нотки беспокойства. Ответить не смогла, даже если бы понимала его – новый приступ боли заставил съежиться и хрипеть от едва сдерживаемых криков. Меня бросило в холодный пот, тело покрылось мурашками.
Последнее, что услышала перед тем, как потерять сознание, это обеспокоенные крики мужчин и хлопанье крыльев. Упасть с лошади мне не дали сильные мужские руки…
Семья заменяет всё. Поэтому, прежде чем её завести,
стоит подумать, что тебе важнее: всё или семья.
Фаина Георгиевна Раневская
Я плавала в каком-то полусне, лишь урывками выныривая из него. Один раз мне стало плохо настолько, что я проснулась, испытывая дикую боль. Сознание просто выпихнуло меня из темноты. Мы все так же были в лесу с моими провожатыми и Ларисой. Мужчины выглядели бледными, уставшими и перепуганными. Лариса не отходила от меня, обеспокоенно заглядывая в глаза. Я еще больше перепугала всех, когда меня начало мутить. Тошнило минут десять, а потом я снова отключилась – организм устал. Что было дальше, даже думать не хочу. Стыдно, противно и омерзительно. И хотя я понимала, что в этом нет моей вины, с организмом и болезнью не поспоришь, но было неловко перед малознакомыми людьми, которым приходилось ухаживать за мной. В следующий раз я очнулась от шума голосов, хлопанья крыльев и возмущенных криков подруги. Я кое-как вынудила себя открыть глаза. Даже такое, казалось бы, простое действие требовало немало сил. Тело не слушалось, взгляд не фокусировался, в горле пересохло, казалось, я не пила уже несколько суток. Не могла даже поднять руку, открыть рот и привлечь внимание людей. Все, что я слышала, все, на чем пыталась сконцентрировать внимание, все имеющиеся у меня силы уходили на Ларису. Она сидела на тумбочке возле, как показалось, кровати, а может, большого дивана, и пыталась отбиться от неизвестных мне людей, которые хотели убрать ее от меня. Кто и по какому праву – я не знала, но притеснять свое не позволила даже в таком состоянии. Я слабо улыбнулась и дрожащей рукой притянула замершую от моих действий птицу к себе. Пару раз ласково провела по ее подрагивающему от эмоций тельцу и снова ушла в небытие, чувствуя теплый комочек под боком. На этот раз это был не вынужденный обморок, это был лечебный сон.