— Верховный Совет СССР разделен на две палаты: Совет Союза и Совет Национальностей…
Она увидела Жениного отца, когда он уже вбегал на террасу.
— Мы же еще не кончили, — сказала Катя.
Сашка ее успокоил:
— Мы же все знаем.
Мы правда хорошо знали проект Конституции. Но такое у нас было правило: повторять перед каждым экзаменам. Обычно мы занимались до шести часов вечера и все успевали. После шести часов никто из нас не имел права даже вспоминать об экзаменах. Все смотрели на меня.
— Денек, — сказал я. — Сплошная родительская демонстрация.
Женя встала и побежала в дом.
Сашка сказал:
— Хорошую моду взяли некоторые папы: они даже не говорят «здравствуйте».
— Замолчи. — Витька сидел на топчане, повернув голову к дому. Витька не переносил, когда задевали Женю. Тут он становился по-настоящему опасен. В доме все было тихо. Только один раз мы услышали, как Женя сказала:
— Не имеешь права!
Мы примерно догадывались, какой разговор идет в доме. Но мы были людьми деликатными, а высшее проявление деликатности — не замечать того, что вас не касается.
Я положил руки на подлокотники кресла и поднялся. Пока я подходил к Инке, она смотрела на меня и улыбалась. Я тоже улыбался, а чему — не знаю. На душе у меня было так, как будто я с Инкой еще никогда не разговаривал. Такое у меня было, когда я ответил на ее записку, а потом пришел к ней на день рождения. Но и тогда было не так. Правда, я и тогда улыбался неизвестно чему. Но тогда я волновался как-то по-другому.
Инка села поглубже на скамью. Я смотрел на раскрытый учебник у нее на коленях. Когда мы пришли с промыслов, он был раскрыт на этой же странице — я хорошо помнил.
— Ветер, — сказала Инка. — Ветер перевернул обратно страницы.
В соседнем саду шипела вода. У забора ревел Шурка.
— В голове у тебя ветер. — Мне не хотелось ругать Инку, и это я сказал так, по привычке.
— Правда, правда. Знаешь, сколько я прочла? Вот сколько. — Врать Инка совсем не умела. Она быстро-быстро листала страницы, потом накрыла их рукой и засмеялась. — У меня еще завтра целый день, — сказала она. — Ты же сам сказал: такой сегодня денек.
Шурка больше не ревел; наверно, подслушивал.
Инка встала, и книга по ее ногам скользнула на землю. Она и не подумала ее поднять. Инка смотрела на меня и улыбалась. По-моему, она-то знала, чему улыбается. Инка закинула руки за шею и потянулась. Я присел на корточки и лицом уловил тепло ее ног. Я не спешил поднять книгу. Но нельзя же было вечно сидеть на корточках. Я и так не знал, сколько уже просидел. В такие минуты никогда не знаешь, сколько прошло времени.