— Нет, ты серьезно? — спросил Сашка.
Я и сам не знал, серьезно говорю или несерьезно. Скорей всего и серьезно и несерьезно. У меня всегда была склонность к самоанализу, и я не мог не видеть, что так же, как и Сашка, подвержен тщеславию. Среди нас только Витька не страдал тщеславием — этим изнуряющим и по природе своей бесплодным чувством.
Огромный термометр на стене горкома показывал тридцать градусов в тени. Газировщицы ведрами выливали воду под деревья.
— Пошли искупаемся? — предложил Витька.
— Каждый день купаемся, — ответил Сашка.
Я его понимал: надо было быть последним идиотом, чтобы в такой день не придумать чего-нибудь сногсшибательного. Мы бы давно придумали, если бы с нами были наши девочки. С ними мозги у нас работали лучше. Но Инка занималась, а Катя и Женя собирались идти к Инкиной маме. Зачем — они не сказали. Но мы-то знали — будут переделывать старые платья к сегодняшнему вечеру.
Перед газетными витринами остановился мужчина в белом санаторном костюме. Почему-то тех, кто приезжал в санатории, в городе называли больными. По-моему, из всех здоровых мужчина, остановившийся у газет, был самым здоровым. Чтобы читать, ему приходилось нагибаться, а его плечи закрывали газетный разворот. Он мельком просмотрел «Курортник» и отошел к «Правде».
— Мне нравятся пижоны, которых интересуют только происшествия, — сказал Сашка.
Мужчина оглянулся и снова подошел к «Курортнику».
— Напросился, — сказал Витька.
Пока мужчина читал газеты, мы усиленно курили. Потом он прошел мимо нас и, когда проходил, подмигнул Сашке.
— Наконец-то твой нос пригодился. Тебя-то он узнал, — сказал я.
— А ты знаешь, какой нос был у Спинозы?
— Пойдемте искупаемся, — сказал Витька.
Сашка задумчиво и долго смотрел на него.
— Бриться вы когда-нибудь думаете? — спросил он.
Зимой мы уже пытались побриться. Но ничего у нас не получилось. Мы сами были виноваты. Вместо того чтобы смело войти в парикмахерскую, мы долго торчали у входа. Когда Сашка наконец вошел, у нас уже пропала охота бриться. Мы остались ждать его на улице. Ждать пришлось недолго. Дверь неожиданно открылась, и на пороге появился Сашка. Сзади его легонько подталкивал в спину парикмахер Тартаковский.
— Мне и без вас хватает болячек. Принесите записку от своей мамаши, тогда мы подумаем, — говорил Тартаковский.
— К Тартаковскому пойдем? — Витька улыбнулся.
— Живешь — до всего доживешь, — сказал Сашка.
Подошел Павел Баулин.
— Привет, профессора! — Павел поздоровался с нами за руку, и мы приняли это как должное. — Не знаете, зачем Переверзев вызывает?