Я не знаю, как Тартаковский истолковывал мое молчание. Он вышел из-за занавески с прибором в руках и принялся намыливать Витьке лицо. Тартаковский тоже молчал и смешно двигал губами. Тогда я вдруг подумал, что, если не буду отвлекать его разговорами, он побреет Витьку еще быстрее.
— Воинские звания введены для укрепления в армии дисциплины. Воинское звание подчеркивает, что служба в армии становится пожизненной военной профессией, — сказал я.
Но теперь Тартаковский не желал разговаривать. Он брил Витьку и шевелил губами.
— Массаж будем делать? — спросил он.
Витька смотрел на меня в зеркало испуганными глазами.
— Обязательно, — быстро сказал я. Может быть, даже слишком быстро.
Массаж не помог. Когда я садился в кресло, Сашки еще не было. А вдруг мать не дает ему денег? Меня пот прошиб. За Витьку надо было уплатить два пятьдесят. Я держал руку в кармане и сжимал в потном кулаке скомканные бумажки. А Витька уселся за столик, закинул ногу на ногу и листал журнал. Его ничего не касалось. Он привык: раз я что-то делаю, значит, я знаю, что делаю. Я был сам виноват: так приучил.
Я не помню, как Тартаковский меня постриг. Он ушел за занавеску приготовить прибор, а я шепотом сказал Витьке:
— Беги за Сашкой.
Витьку как будто ударили по голове. Он сидел и смотрел на меня.
— Беги за Сашкой…
— Куда это делся ваш приятель? — спросил Тартаковский, когда вышел из-за занавески.
— Покурить вышел. — Я смотрел в зеркало на Тартаковского и пытался понять, догадывается ли он, что у меня нет денег?
Напрасный труд. По лицу Тартаковского невозможно было ничего узнать. Тартаковский взбивал в алюминиевой чашечке мыльную иену и жевал губами.
— Совсем как в старом анекдоте, — сказал Тартаковский. — Офицеры говорили: учись, учись — студентом будешь. А студенты, так те отвечали: не будешь учиться — офицером будешь. Так я вас спрашиваю: зачем это вам понадобилось быть офицерами?
— Во-первых, в Красной Армии не офицеры, а командиры. А во-вторых, вы не понимаете азбучных истин.
— Я не понимаю. Ну-ну. А может быть, я хочу узнать, понимаете ли вы? Такого вам в голову не приходило?
В парикмахерскую влетел Сашка и поднял ладонь: все в порядке.
Я откинулся на спинку кресла и, перехватив в зеркале взгляд Тартаковского, спросил:
— Узнали?
— Вполне, — ответил Тартаковский.
Горячая мыльная пена защекотала кожу, и я забыл все на свете. Мыльная пена покрыла все мое лицо. Кожу под ней слегка покалывало и зудило, и это было приятно. Но еще приятней было прикосновение бритвы. Она слегка почесывала и гладила кожу, собирая пену. От горячей салфетки, наложенной на лицо, я задохнулся. Пар раскрыл поры, и я чувствовал, как воздух проникал в кровь. Тартаковский быстрыми мазками накладывал на лицо крем. Под толстыми пальцами Тартаковского кожа делалась упругой, как резиновый мяч. После массажа Тартаковский обрызгал меня одеколоном, как будто облил огнем, который жег, не сжигая. Такого я еще в жизни своей не испытывал. Когда после всех процедур Тартаковский оставил мое лицо в покое, мне показалось, что оно совсем новое.