Джеймс обычно болтал во время секса, но в тот день, угнетенный моей мнимой изменой, он был тихим. Я же, обычно молчавший, был настолько переполнен любовью, страхом и болью, что кричал.
– Только попробуй найти кого-то лучше меня, – сказал он после. Затем грустно улыбнулся, и я понял, что женитьба на девушке, чтобы скрывать Джеймса от своей семьи, не то же самое, что мутить с каким-нибудь сладеньким.
– В следующий четверг, – пророкотал он, когда мы обменялись последним поцелуем под вишневым деревом, прежде чем он отправился на окраину города, а я – домой. – Снова в парке, если погода позволит.
Как легко было бы сказать «да». Выжать еще денек. Придумать объяснение, почему меня не будет шесть недель. Продолжить морочить Джеймсу голову, пока не раскрылся. Продолжить заставлять его думать, что у нас есть будущее, когда сам знал, что его нет.
Я положил руку на грудь Джеймса. Его сердце сильно билось под кончиками моих пальцев – его открытое, любящее сердце, жаждущее укрыть меня, мои секреты, мои комплексы и даже мою неверность. Жаждущее заплатить за то, о чем заботилось.
Мое сердце было дефектным не потому, что я любил не того человека, а потому, что билось в груди труса.
Но даже у труса есть пределы. Даже дефектное сердце отличает хорошее от плохого.
Я обхватил его лицо и притянул к себе, как сделал он в тот раз, когда мы впервые поцеловались.
– Я должен открыть тебе секрет, – прошептал я.
И в тот прекрасный момент, до того как я снова заговорил, передо мной было лицо Джеймса, совершенное, выжидающее, такое жаркое, теплое и наполненное оптимизмом, что вернется весна, что солнце будет нас согревать, жаждущее принять мой секрет, как он принял меня.
Харун всегда знал, где найти Джеймса. Когда он прыгал с одного дивана на другой, от кузена к тете, Харун выведывал местоположение последней ночлежки и запоминал его наизусть. Он чувствовал себя лучше, если знал, где найти его на случай пропажи.
Он мог в любое время пойти в квартиру тети Джеймса. Мог придумать предлог уйти из дома, доехать на поезде до Манхэттена, затем на метро отправиться на север до самой последней остановки, конечной, как говорил Джеймс, пройти пять кварталов, постучать в дверь и без повода удивить Джеймса.
Но он так не делал.
До этого момента.
Его руки дрожат, когда он нажимает на звонок. Ему нужно многое сказать Джеймсу.
Что признался своей семье и что это было так же плохо, как он думал, но теперь он понимает – может, совсем немного, – что Джеймс имел в виду, когда сказал, что его признание папе стоило негативных последствий. Харун никогда не забудет тот ужас, который за него привнес Натаниэль. Но давящий на плечи стыд, невидимый и тяжелый безбилетный пассажир, путешествующий с ним с девяти лет, начал если не высаживаться, то хотя бы паковать свои вещи.