Мир номер один. Реальность. Ни за какие коврижки, или Пятьдесят против одного
— …Дорогой мой, я не могу допустить, чтобы тут, где я хозяйка, могли безнаказанно твориться такие вещи!
Мы сидим за тем же столиком, где и раньше: в уютной нише, из которой прекрасно обозревается весь зал.
— Обратитесь в полицию, Светлана Владимировна, — нейтрально говорю я. — Или… наверное, есть какие-то частные агентства…
Она смеряет меня удивленным, почти презрительным взглядом, будто я ляпнул несусветную глупость, и бросает:
— Я не буду делать этого по трем причинам!
— По каким же?
— Первой, второй и третьей! А я-то считала вас умным человеком, Лева…
Я проглатываю и это, и оно шмякается к тому, что было проглочено ранее: к безапелляционному приказу ужинать с ней, сопровождать ее, выслушать ее… Не сомневаюсь, что будет и продолжение… Или сразу объявить: если она еще что-либо выкинет, я… А что я?! Разве я могу хоть что-то, кроме как идти на поводу?! У Светы-Лючии, у главреда, которому возжелалось сказочек к новогоднему столу, или у моего друга, которому надо было быстро найти более-менее подходящую кандидатуру на эту работу, да и спихнуть все с плеч; я киваю и поддакиваю тем, кто диктует законы рынка, литературной моды, да и все другие законы тоже… Это называется хорошим характером и коммуникабельностью, но… иногда нужно уметь сказать и «нет»! Но обычно я говорю «да». «Да», потому что я не бунтарь. Все, что во мне повстанческого, — это лишь фантазия, породившая Макса и остальное.
— Хорошо, я объясню! — говорит Светлана. — Произошло убийство. Наглое, демонстративное, умышленное убийство, хотя некоторые… — она помедлила, — со мной не согласятся. Потому что он действительно умер вроде как от сердечного приступа. Но! Даже приступ можно спровоцировать! Однако, если я буду настаивать, мое обращение в полицию будет равносильно тому, как если бы я подожгла это место собственными руками. Потому как мои клиенты едут сюда не за тем, чтобы их расспрашивали, что они делали в три часа ночи и с кем! И к тому же осведомлялись обо всех их знакомствах, личной жизни, брали отпечатки пальцев, ДНК и что еще там обязательно берут? Мне этого не нужно… им не нужно… покойному тоже уже ничего не нужно! Это раз.
Мне хочется сказать, что она сама себе противоречит, когда говорит, что ей ничего не нужно, и в то же время хочет знать правду. Спросить, что ли, на кой ляд сдался еще и я, если убили — и убили, и ладно, все молчат, значит, всех все устраивает, — но моя визави внезапно преображается: лицо у нее словно подбирается, взгляд делается острым, даже хищным.