Творческий тупик у меня прямо сейчас. Однако Лючии, любительнице ловли в мутной воде, знать об этом совершенно не обязательно.
— Бывает, — стиснув зубы, любезно сознаюсь я. — Уходит. И именно к другому!
— А что ЛИЧНО ВЫ делаете в таком случае? Кроме тех советов, что были изложены?
Честно говоря, я не совсем понимаю, чего она хочет, эта назойливая дама, с которой вечером я наверняка снова буду ужинать! Потому что твердо пообещал ей это вчера! После того, как проводил Киру. Чего я сам хочу от Киры и что хочет от меня эта хихикающая особа, которая явно намеревается меня приручить? И зачем? Мы ведь с ней совсем разные, общего разве эти самые мастер-классы!
— Лично я в таких случаях пью водку и трахаюсь с первой попавшейся, той, что на все согласна! — вызывающе грубо говорю я, но она лишь продолжает издавать хихиканье, словно заводная.
— Заманчиво! — восклицает она. — А… а трахаетесь… — она словно пробует это слово на вкус, и оно ей явно нравится, — трахаетесь вы… в извращенной форме?
— По-простому, как матрос после шестимесячного воздержания. Без прелюдий. А потом сразу засыпаю! — отрубаю я, чтобы отвязаться.
— Ого! — почему-то восхищается Светочка-Лючия. — Воодушевляет! Так мы пойдем к озеру… господин матрос, сошедший на берег?
— Зачем? — Я наконец-то смотрю ей прямо в глаза. Невзирая на все демонстрируемое веселье, в них, оказывается, нет ни капли игривости.
— Вы мне нравитесь, — просто отвечает она. — Мне приятно бывать в вашем обществе. Даже когда вы говорите гадости.
Я не знаю, что на это ответить, поэтому говорю:
— Это у вас… гм… отпуск. А я собирался поработать.
Но она уже понимает, что я сдался. Что ж, вчера были листья и почти час какого-то упоительного отдохновения. А сегодня я — сошедший на берег матрос. И берег этот будет берегом здешнего озера… Ладно!
Мы не спеша бредем по тропинке вниз, мимо живописных в осеннем наряде величественных деревьев, и внезапно я осознаю, почему так себя веду и почему я здесь, в странном месте, где все переплелось: мое настоящее и чье-то прошлое. Реальность и вымысел. Подлинное и придуманное. Свое и чужое. Да я просто устал. Устал… Дошел до какой-то черты… Очень важной черты… но вряд ли преодолимой!
Я шел под руку с этой чужой женщиной, потому что не мог больше ничего. Я пропускал через себя чужое, потому что не осталось уже ничего своего. О чем стоило бы вспоминать. Что стоило бы бумаги, на которой будет напечатано. Я действительно оказался в тупике. Творческом. Нравственном. Личном. В ловушке. На самом дне. Мне нечего было сказать — и я не мог больше ничего, разве что писать сказки. Я доставал их из принтера, еще теплые, и откладывал в сторону. Не перечитывая. И даже не перелистывая… ни к чему. Потому что действительно было незачем. И восхищенные отзывы Киры были не в счет. Да и что она, эта лекарша, понимает в литературе?! В которой я СЛИШКОМ понимал!.. Но ничего не сделал… потому что был никем. Халтурщик-макулатурщик… Умеющий давать советы и красиво разглагольствовать… и больше ничего!