— Ну, хочешь, я на тебе женюсь, — вдруг виновато сказал Серафим.
— Ненавижу тебя! — почти сорвавшийся до шепота голос Юны врезался в Серафима. — Ничтожество! Да я лучше за Курбаши выйду замуж, чем за такую дрянь… — Она не успела закончить фразу. Звонкая пощечина ошеломила ее. И тогда слезы хлынули из ее глаз. Впоследствии Юна никогда не позволяла себе плакать при людях.
А тогда, недоумевая от пощечины, неожиданной Для него самого, от слез, увиденных им, Сима упал на колени:
— Юночка, родная, не надо. Я все наговорил. От злости. Нравишься ты мне…
Но Юна уже взяла себя в руки, вытерла платком лицо и безразличным металлическим голосом отрубила:
— Встань. Все это правда. Но лучше б ты сдох! — и, повернувшись, пошла.
Спустя годы, когда Серафим и в самом деле стал знаменитостью, однажды он опубликовал хороший рассказ о любви, в котором описал встречу с Юной. Рассказ был одним из самых сильных, самых проникновенных его сочинений. Именно к этому времени он овладел мастерством чужие чувства выдавать за открытые им самим.
…Через несколько дней Юна встретила Гену. Она открыто, как учила ее Фрося, спросила:
— Так ты что, не видишь во мне женщину?
— Женщину? — усмехнулся он. — Ведь ты еще несовершеннолетняя.
— Мне уже восемнадцатый…
— Вот именно. Значит, сейчас-то семнадцать. Чтоб было все ясно, сообщаю… Мы с Ирой в июле расписываемся и едем в Ленинград. Медовый месяц. Светская девушка, светская жизнь. Ее мама дарит «Москвич»… — он еще продолжал что-то взахлеб рассказывать, а она уже бежала домой, не слыша его. Если бы кто-нибудь увидел ее сейчас — не узнал бы. Лицо осунулось, длинная шея еще больше вытянулась. Что-то в измененных чертах ее лица, в блеске глаз напоминало маленького затравленного зверька. Каждая клеточка в ней кричала от боли…
И еще была встреча с Геной. Много лет спустя.
Совсем недавно, когда Юна уже была на пороге сорокалетия, она столкнулась с Геннадием на улице неподалеку от редакции газеты, где Юна числилась внештатным сотрудником. Еще в дни юности Серафим научил ее азам репортерского дела и иногда брал с собой на задания. Потом занималась на курсах рабкоров при Союзе журналистов, чтобы доказать тому человеку, которого любила, что и она на что-то способна. Теперь нет-нет на страницах городской газеты да и появлялась ее фамилия.
Резко притормозив у дверей редакции, Юна выскочила из машины. Вдруг ее окликнули.
— Юна?!
Она обернулась. Геннадий. Белозубая улыбка, искрящиеся радостью глаза. Сердце ее екнуло.
— Ты ли это, Юнка? — во взгляде сквозило недоумение. — Смотрю и думаю, что за светская дама? А ты все такая стройная, красивая. Ты здесь что делаешь? Работаешь?