— Спасибо за выступление, Виктория! — Перебарывая ярость, я медленно хлопнул три раза в ладоши и заставил себя саркастически улыбнуться. Сказал, с показным равнодушием констатируя очевидный факт: — Мы все понимаем, что вы расстроились из-за выговора. Пройдёт.
Затем посмотрел как ни в чём не бывало на ведущего и спросил:
— Отчего пауза?
Конферансье опомнился и объявил виртуоза-гитариста. Отец что-то буркнул рядом. Пофиг.
Она смотрела на меня и ненавидела. Исступлённо. Даже не понял, за что. Впрочем, я её тоже. Вот-вот взорвусь. Похоже, она только этого и ждала. Нет уж, я умею держать себя в руках. Один неверный жест, и авторитет по частям не собрать. Никогда.
Поэтому я снова улыбнулся. Уверенно, сухо, отработанно. И сел, взяв бокал с коньяком.
Все красивые женщины внутри пусты. Это фантики, много шелеста и каприз, мало толка! Даже такие, слишком красивые… У этой просто слишком много смелости! И дурнины.
Она развернулась и пошла к своему столу. Воздух в зале дрожал. Или это я? От напряжения вся спина стала мокрой. Как она посмела?! При всех?! Негодяйка. Бунтарка! Провокаторша! Вырядилась в платье, могла вообще никакого не надевать для усиления эффекта! Содрать бы его и… Я сглотнул и понял, что дрожу всё-таки я. Внутри.
Чёртовы восемьдесят пар глаз уставились на меня. Галстук душил, к фигам эту удавку… Нет, не дождётесь. Туман в мозгах сменила пронзительная ясность и внутренний голос: «Уволю к чертям!»
— Уволь её! — пробился ко мне бас отца и звуки испанской гитары.
— Разберусь сам, — отрезал я. Подозвал ведущего и рыкнул: — Отрабатывай гонорар!
Гитарист доиграл. Конферансье залился соловьём про замечательный город Ростов с чёртовыми «лихими людьми». Снова вопрос-ответ. Люди в зале зашевелились. Побежал шепоток. Шелест салфеток, шум подтянутых стульев. Осторожный звон приборов. Вот он — вкус свободы — в оплаченном компанией банкете!
А она… Она просто обиделась. Заслужила! Всю неделю нарывалась! Она… Чёрт, где она?! А вон, за колонной.
— Кто знает, откуда пошло название «Нахаловка»? Приз самому активному участнику викторины!
Я смотрел, как она берёт пальто и идёт к выходу. Меня снова бросило из жара в холод. Гордо задрала подбородок. Но уже градус революционности пониже. Во мне всё рванулось — подбежать, схватить, вытряхнуть до искр эту её чертову мятежность! Чтоб не осталось внутри. Без остатка! На плечо закинуть и утащить куда-нибудь отсюда. Хоть в подсобку.
Обернись, негодяйка, обернись! Уходи скорее! Но мы ещё поговорим. Я смял в пальцах салфетку до состояния катышка.