Спиро — другого поля ягода. У него шея тонкая, как у аиста, ноги кривые, как народившийся месяц, лоб узкий и низкий, как у обезьяны, щеки красные, нос прыщавый, похожий на красный кукурузный початок; нижняя челюсть безобразно выдается вперед, а вся физиономия в целом смахивает на свиное рыло. Ленивый во всем, что требует умственного напряжения и работы мозга, он деятелен и упорен там, где нужна физическая сила. Если б вы вошли к нему в дом в тот момент, когда перед ним стоят трудолюбивые крестьяне и крестьянки, ожидая справедливого решения дела, вы подумали бы, что попали в берлогу дикого зверя, которого никто не в состоянии укротить, так как ласка приводит его в ярость, а нападение — в полное неистовство.
— Удивляюсь, как эти два чорбаджии могут жить так дружно, так друг другу помогать! — сказал один горожанин соседям.
Это было во время солнечного затмения, когда все вышли на улицу и, сидя на завалинке, толковали о том о сем.
— Да Георгий за деньги готов с самим дьяволом побрататься! — заметил другой, облизывая по привычке нижнюю губу.
— Что ж тут удивительного? — возразил третий. — Человек, не побоявшийся родного брата убить, способен на любое преступление, на самое страшное злодейство! Кто задумал недоброе, тот не остановится на полпути. Он должен идти вперед, пакостя и старому и малому, — всем, кто попадется. Лиха беда начало, а дальше как по маслу пойдет. Я уверен, что Георгию во сто раз легче брата убить, чем помочь подняться тому, кто упал.
— Господи! Неужто Георгий родного брата убил? — ахнула женщина, показавшаяся на пороге с большой ножкой в руке, очевидно выйдя прямо из кухни.
— А кто же другой, как не он? «Кто тебе глаз вырвал? — Брат мой. — То-то яма такая глубокая», — сказал рущукский философ Минчо Тахта, большой мастер обдирать турецкие тыквы и брить болгарские подбородки.
— Не поверю, чтоб можно было родного брата убить, — промолвил первый горожанин, отличавшийся большой долей скептицизма.
Женщина с ложкой кинула на мужа полный ненависти взгляд, затрясла головой, уперлась левой рукой в бок, взмахнула ложкой и запищала:
— Он у меня всегда так. Просто Фома неверный какой-то. Неделю тому назад говорю ему: «У меня лягушка в животе завелась»; а он мне: «Не ешь бобов!» Лучше помолчи да послушай, что умные люди говорят. Надоели мне твои подковырки. Десять лет только и слышу: то не так, это не эдак, то неправда, этому поверить трудно! Дурак старый!
Долготерпеливый скептик умолк и принялся счищать ногтем пятно на рукаве.
— Мне хорошо известно, что Георгий убил брата, — важно произнес философ, окидывая слушателей самодовольным взглядом.