— Я знаю, что пора приняться за дело, но сперва надо приготовиться, надо закупить оружие и харчи, надо кликнуть клич по селам, чтобы там тоже были готовы и ждали первого выстрела, — заметил Трено Калыч.
— Давайте готовиться, действовать! Продадим свое добро и купим, что нужно! — воскликнул я.
— Правильно, сынок. Продай, что у тебя есть, и созови тех, кого знаешь, — понадежней да похрабрее. Скажи им, чтоб они приходили завтра в два часа утра в Пашовский заповедник, к роднику. А ты, Трено, отправляйся в Видин и узнай, сколько там войска, — сказал отец.
— А как быть с крестьянами? Ведь надо и их оповестить, чтоб они тоже приготовились, — сказал я.
— Это уж мое дело, — ответил отец.
Прекрасны наши места, плодородна наша земля, хорош наш народ, всем наградил нас господь, — кабы только не было турок! Пашовский заповедник — такое место, какого не найдешь даже между Тигром и Евфратом, где находились сады Адама или наш рай. Всякие деревья растут в этих благословенных местах, всякие цветут и благоухают цветы, тысячи птиц поют и чирикают, ручьи шумят, и чистая, холодная их вода бежит по камням; пастухи играют на кавалах[66], девушки возвращаются с полей и из виноградников, распевая, как соловьи:
Ах ты, парень, паренек загорский!
Идя к нам из ровного Загорья,
Не видал цветков ты желтых в поле?
А парни идут за своими возлюбленными и громко восклицают: «Их-ха-ха!» Потом сами запевают свои юнацкие песни, способные воскресить любое болгарское сердце и развеселить каждую болгарскую душу. Я не ошибусь, если скажу, что нет на свете страны лучше Болгарии!
И вот собрались мы в Пашовском заповеднике у источника. Пришел туда и мой отец; он привел с собой двенадцать человек крестьян, первых у себя в селе. Если бы кто взглянул на нас со стороны и увидел наши пылающие лица, дрожащие губы, услышал биение наших сердец, заметил нетерпенье, с каким все мы ждем, что скажет мой отец, — он понял бы, что и болгары начинают жить. В самом деле, радостно было смотреть на этих болгарских крестьян, оставивших свои дела, своих жен, детей и собравшихся для того, чтобы найти лучший способ, как вызволить родину из рабства.
— Ну, Никола, теперь скажи, зачем ты нас сюда привел… Говори, что нам делать… — промолвил один из крестьян.
— Что и как делать, это мы сами знаем, а пусть Никола скажет, когда начинать, — возразил присутствовавший среди крестьян болгарский священник.
— Мы можем начать в любое время, когда захотим, — сказал я.
Отец наклонился, поднял с земли прутик, ударил себя этим прутом раза два-три по ноге, потом вдруг поднял голову и тихо, печально заговорил. Голос его дрожал, как у человека, которого бьет жестокая лихорадка: