В 1941 году масштаб исхода был куда больше. Москву покинуло около двух миллионов человек. Но Москва не была ни сожжена, ни разрушена. Войди немцы в Москву, и масштаб разрушений был бы куда больше. За столетие Москва стала каменной. Канул в лету указ Петра I о повсеместном запрете, кроме Санкт-Петербурга, на каменное строительство. Тысячи тон взрывчатки укладывали в основания крупных зданий, предприятий и учреждений войска НКВД. Поговаривали и о затоплении метро. Да так убедительно, что москвичи стали бояться пользоваться метро как бомбоубежищем.
На самом деле, такого приказа не было. Планировалось лишь взорвать электрооборудование метрополитена. Не собирались взрывать также водопровод и канализацию. Но уже сейчас город был лишен газа и отопления. Магазины были закрыты. Купить что-нибудь съестное было невозможно. Рабочих и служащих всех городских предприятий увольняли, выдавая им зарплату и небольшое выходное пособие.
Это еще больше способствовало паническим настроениям. Государство, единственный работодатель в стране, таким жестом давало понять населению, что больше не несет перед ним никакой ответственности. Делайте дальше, что хотите. Бредущие по улицам толпы беженцев так и поступали. Большинство из них целеустремленно двигались на восток к какой-то ведомой только им цели. Но находились и те, кто не прочь был поживиться на дармовщинку. Грабили магазины, растаскивали вещи с грузившихся и случайно останавливающихся автомобилей. Милиции видно не было.
Маршировавшие по улицам воинские части и механизированные колонны не обращали внимания на беженцев. Перед ними толпа расступалась и терпеливо ждала, когда можно будет двигаться дальше.
Слава Богу, никто не обращал внимания на двух бредущих в общем потоке женщин с ребенком. Никто не позарился на их нищенский скарб. Они благополучно вышли на Садовое кольцо, прошли мимо Курского вокзала, куда устремилось множество народу, и свернули налево, к Андроникову монастырю.
Уже приблизившись к монастырю почти вплотную, они услышали гудок паровоза и обрадовались ему, как родному. Идя на голос паровоза, они вышли к однопутной железнодорожной ветке, соединявшей завод «Серп и молот» с окружной железной дорогой.
Неподалеку, возле семафора, стоял маленький маневровый паровоз, «кукушка», как его называли в народе. На его голос они и шли сюда. Елена сунула ребенка матери и бросилась, не разбирая дороги, бежать к паровозу. Кто-то из паровозной бригады увидел ее и спустился на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей в кабину.
— Я Бранникова! — кричала Елена на бегу, — наш дом разбомбили, мне надо на Остров!