— Отвратительная личность, — сказал о нем Симон Андрею, — вот он здесь, пожалуй, единственный подонок. Молодой, сильный, мог бы работать, но с детства ворует. Рос без отца, без матери. Считает, что все ему что-то должны.
— А не обманет? — спросил Андрей.
— Да, нет, не должен, — с некоторым сомнением ответил Симон, — но я за ним пригляжу.
Потом Симон отправился относить письмо. К вечеру вернулся. Отдохнул немного и пошел проследить, как будет выполняться его поручение. К утру вернулся озабоченный.
— За домом следил этой ночью не один я, — рассказывал он, — это я уже потом понял. В дом наш разбойник забрался благополучно. Очень долго возился там. Потом выбрался оттуда с большим узлом. И тут к нему бросились двое. Кто-то из них выстрелил. Вскоре подъехала карета, труп и вещи увезли. Это была полиция, уж слишком быстро карета подъехала. Где-то рядом стояла.
Это была неудача. Вновь стать аристократом сразу не получилось.
Подумав немного, Симон сказал:
— Я проследил, куда они отвезли труп. В маленький полицейский участок. Он у них работает только днем. Туда полицейские приходят, чтобы передохнуть во время дежурства. А на ночь там остается только один дежурный. Может быть нам ночью наведаться туда?
— Ты же сам говорил, что мы должны беречь себя для дела, — ответил Андрей, — а нападать на полицейский участок из-за одежды, даже как-то неловко. Хотя нет, стой, — перебил он сам себя, — а не захочет ли Савари сам осмотреть труп? Пожалуй, ты прав. Обязательно наведаемся туда вечерком, и посмотрим, что там будет происходить.
* * *
Савари получил подброшенное к дому мадемуазель Лагарт письмо, когда сидел за обедом вместе с начальником департамента полиции Шарлем Демаре, слушая заодно его доклад. Тема доклада была строго секретна, оттого обед был подан прямо в кабинет министра. Уже с месяц назад Демаре показал ему отпечатанные в специальной типографии российские ассигнации. Их было много, очень много, на двадцать пять миллионов рублей. На такую сумму Россия собирает налогов за год. Хороший удар по противнику.
Огромный подвал министерства полиции был завален аккуратно сложенными пачками купюр по сто штук в каждой.
— В миллионе десять тысяч купюр по сто рублей, значит, сто пачек, — считал про себя Савари, — десять миллионов, тысяча пачек одних самых крупных купюр. На такую же сумму пятидесятирублевых купюр. Это две тысячи пачек. И еще столько же пачек двадцатипятирублевых купюр. Следовательно, всего пять тысяч пачек.
Зрелище было великолепное. Наверное, никто и никогда не видел за раз столько бумажных денег. И все это благодаря его изобретательности, его инициативе, его находчивости. Император в курсе. Приказал как можно скорее готовить деньги к транспортировке.