– Я вас не знаю, – отвечает она. Шон испуганно дергается, будто слова предназначаются ему и бьют по нему.
Человек улыбается – растягиваются его тонкие губы, изгибаются неровной дугой, и в узкой трещине рта чернеет провал. У него не хватает одного зуба.
– О, дорогая… – тихо говорит визитер. – У нас с тобой гораздо больше общего, чем ты думаешь: мы ведь не чужие друг другу люди. Но ты и сама уже догадалась, верно?
Клеменс чувствует, как густеет между ними вечерний воздух, шумная улица стихает и превращаются в далекий гул сигналы проезжающих мимо автомобилей. Замолкает вдали река. Человек смотрит на нее, и ей становится холодно: под кожу проникает мороз, липкие пальцы холода цепляются за руки, горло и грудь. Шон безвольно отпускает ее ладонь и шагает вперед, закрывает Клеменс плечом.
– Оставь ее, – шепчет он. – Пожалуйста.
Человек медленно поворачивается к нему, выпуская Клеменс из капкана своих глаз, и роняет одно хлесткое слово:
– Прочь.
Оно, словно хлыст, ударяет по Шону: тот шагает вглубь коридора и с тихим вздохом сползает вниз по стене. Клеменс хочет обернуться к нему, взглянуть, что стало с мальчишкой, который никогда и ничего не боится, который первым решается на авантюры и втягивает в них подругу, который до скрежета зубов ненавидит, когда его называют слугой стоящего на пороге человека.
Что происходит с двухсотлетним юношей, если одно слово, ломая, превращает его в безвольную куклу?
– Кто вы такой?.. – выдыхает Клеменс.
Бледный человек медленно поднимает руку и протягивает ей раскрытую ладонь.
– Пойдем со мной и узнаешь.
Это не жест доброй воли. Пойдем со мной, и этот мальчик не пострадает. Невысказанная угроза повисает в воздухе, и Клеменс чувствует ее всей кожей. Никто никогда не угрожал ей и не желал смерти… Тем не менее сейчас она чувствует опасность, исходящую от замершего напротив человека, имени которого даже не знает. Это чувство кажется знакомым, хотя она никогда не испытывала его прежде. Фикция подсознания? Дежавю?..
– Я пойду с вами, – медленно выдавливает она, – если вы назовете свое имя.
Человек усмехается.
– Ты схватываешь на лету, Клементина, – кивает он. – Твоя мать звала меня Персивалем.
В одной секунде наступившей после этого тишины сердце Клеменс пропускает удар. Тук. Тук.
– Тебе любопытно, не так ли? – Она кивает против воли. Шон издает сдавленное «Нет!». – Тогда пойдем. Я отвечу на все твои вопросы, малышка.
У Клеменс нет причин верить его словам, но она не находит в себе сил отказаться.
Она вкладывает свою руку в его холодную сухую ладонь и шагает за порог дома, оставляя раздавленного Шона за спиной. Тот яростно бьет кулаком по полу и стенам, и глухие удары отчетливо слышатся даже в уличном шуме, пока Клеменс уходит прочь от знакомого переулка об руку с бледным высоким человеком по имени Персиваль.