– О вас ходит столько неприятных слухов, мистер Атлас, – говорит она. – Одна моя знакомая думает, что вы бегаете только за молоденькими девушками вроде моей Клеменс. Зачем же вам сдалась я, ее возрастная мать?
Один кусочек сложной мозаики из догадки превращается в доказательство и занимает свое место в выстроенной Теодором схеме.
– Так вы знакомы с миссис Давернпорт? – переспрашивает Атлас, и Оливия усмехается.
– А вы догадливы…
Они смотрят друг на друга, одинаково изучая. Теодор чувствует, как резкий взгляд знакомых глаз сверлит в его голове дыру.
– Но за молоденькими девушками я не бегаю, миссис Карлайл, – выдыхает он. – Позвольте кое-что прояснить: меня интересует только…
– Думаете, я позволю увиваться за моей дочерью? – шипит Оливия, не давая ему закончить. – Вам, мошеннику, пьянице и разгильдяю?
Теодор качает головой.
– Вы поверхностно судите о людях, миссис Карлайл, я вовсе не…
Они подходят к дому Карлайлов, и слова оправдания застревают у него в горле: входная дверь распахнута настежь, и темный проем глядит на освещенную улицу двумя слабыми зрачками настенных ламп из глубины коридора.
Не сговариваясь, Теодор и Оливия бросаются в дом, откуда тянет тревогой и стылым холодом. Переваливаются через порог, спешат в гостиную – там тоже темно, фонарный свет с улицы едва ли дотягивается до картин на стене и двух кресел в углу у камина.
И застают там одного только Шона.
Он сидит прямо на полу, невидяще перебирает в руках бокалы из-под выпитого вина и оранжевые фруктовые корочки. В воздухе застыл пронзительный аромат апельсина, и в нем сложным узором угадывается неяркий сладкий запах какого-то одеколона.
– Что случилось? – хмурится Оливия, глядя на юношу сверху вниз. – Где Клеменс? Опять сбежала? Я предупреждала эту несносную девчонку, что…
Шон мотает головой, поднимает глаза и смотрит не на женщину, а на Теодора. И сердце последнего падает в желудок, чтобы в тот же миг ему стало невыносимо тошно от приторного аромата, оставленного неизвестным как след, отпечаток собственных рук на месте преступления.
– Он забрал Клеменс, – судорожно сжимая в потных ладонях бокал, шепчет Шон. – Теодор, он пришел сюда и забрал ее!
***
– Ну здравствуй, малышка Клементина.
У него мягкий голос. Его можно назвать приятным, если не смотреть в лицо говорящему. Не видеть холодных бесцветных глаз и искривленных губ с паутинкой красных сосудов на болезненно бледной коже.
Шон стискивает ее ладонь и с силой тянет к себе, вглубь коридора. Бежим.
– Не пригласишь гостя в дом? – спрашивает человек.
Клеменс чувствует, как от страха Шон не может сказать ни слова, как ужас завоевывает каждую клеточку его тела и не дает сдвинуться с места, но теперь, глядя в лицо своему преследователю, она совсем не боится. После всех рассказов и недомолвок со стороны и своего никудышного друга, и бессмертного пьяницы, что бросил их вдвоем в запертом доме, ее тоже должен пугать этот бледный тип с лицом призрака. Но вместо страха Клеменс чувствует злость. И любопытство где-то в глубине души.