Отлично понимая, что словами можно ранить так же сильно, как старым антикварным ножом с ручкой из туфа, Персиваль вонзает в нее лезвие и с явным наслаждением проворачивает внутри. Слова несут медленную смерть, каждый слог в них отравлен, и вряд ли ответ на терзающий Клеменс вопрос будет противоядием.
– Меня не интересует Клементина, – наконец отвечает она.
– Нет, – соглашается Персиваль. – Ты хочешь знать, кто я такой и почему появился только теперь. Верно?
Клеменс ждет от него подвоха. Кивает, не сводя с него глаз. И он улыбается, демонстрируя темную дыру на месте одного из клыков.
– С твоей матерью мы познакомились двадцать семь лет назад. Ей было всего восемнадцать – молодая душа. Надменная и высокомерная уже в таком юном возрасте. Совсем не похожа на… – Персиваль впервые запинается и, облизнув белый ряд зубов, косится на Клеменс.
Та уверена, что это было сделано специально, но молчит и ждет продолжения. Нет, ей не интересно, с кем сравнивают Оливию. Она не поддастся на эту уловку. Персиваль вздыхает с видимым разочарованием.
– Забавно, ведь она ненавидела имя Ванесса. У женщин этой семьи странные привычки, Клементина… Хорошо, что ты взяла от своей матери только лучшее.
Глубокий вдох. Медленный выдох. Из спутанных воедино чувств Клеменс удается вытащить на поверхность одно: ей чудится, будто Персиваль вьет из бесконечных слов паутину и оплетает ее руки и ноги, обвивает ими горло, мешая дышать полной грудью. Он говорит не то, что Клеменс хочется услышать; он, словно змея, ускользает от ответов, что обещал ей. Путаясь в мыслях, Клеменс вскидывает голову и упирается взглядом в спокойное лицо Персиваля.
Так мог бы смотреть на мир мертвец.
– Вы мой биологический отец, я знаю, – шепчет она. – Об этом в моей семье не говорят, но я знаю. Меня волнует совсем другое.
– Тогда задай мне вопрос, – осклабившись, произносит Персиваль. Он откидывается на спинку стула, скрещивает на груди руки – похожий на преступника, играющего с неумелым следователем-самоучкой, или на убийцу, оценивающего будущую жертву. – Чтобы получить ответ, Клементина, ты должна спрашивать, не давая противнику даже шанса отвертеться и заговорить тебе зубы. Ты должна контролировать то, что говоришь.
– Вы… – задыхается Клеменс. – Вы поучаете меня?
– Увереннее. В твоих словах слишком много эмоций, они тебе мешают.
Внезапно Персиваль наклоняется – деревянные ножки стула под ним визгливо скребут по неровному настилу веранды – и тянется указательным пальцем ко лбу Клеменс. Она чувствует ледяное прикосновение чужой руки и вздрагивает.