Откуда в милой девушке взялось это нечто, что вещает таким страшным голосом злые речи и тревожит природу?
Перепуганный Киеран достает из-за пазухи нож.
– Тебе не испугать нас, колдун! – кричит он и бросается на Серласа. Клементина оказывается у него на пути быстрее, чем кто-либо успевает это заметить и остановить.
***
– Все будет хорошо.
Три.
Клеменс спускается вниз по скрипучим ступенькам, стараясь двигаться осторожно. Голова все еще гудит и кружится, но теперь девушка ясно чувствует, будто внутри нее сосуд, до краев заполненный неведомыми ранее знаниями, той самой пресловутой «мудростью», о которой говорил Персиваль.
Боудикка и Несса, Клеменция, Клементина – все они сливаются в один образ спасительницы, недостижимой для Персиваля. Кого бы он ни видел теперь в Клеменс, сама девушка прекрасно знает, что с ролью не справится – или же погибнет, пытаясь исполнить эту роль.
Умирать в столь юном возрасте она не планировала.
– Все погибли, – сообщает она хриплым голосом, как только оказывается в гостиной. Персиваль и Элоиза, до этого тихо беседовавшие, поворачивают головы на звук голоса Клеменс. – Все они погибли, все ваши дочери.
– Браво, – комментирует Элоиза и хлопает в ладоши, поджав губы. – И вот на это я потратила столько времени, Перси? Чтобы глупая девчонка делала такие пустые выводы?
– Терпение, дорогая. – Персиваль улыбается и окидывает застывшую в арке фигуру Клеменс двусмысленным взглядом. – Моя малышка только что видела смерть своей предшественницы, дай ей время успокоиться. Она еще удивит тебя, вот увидишь.
Клеменс видит лица довольного собой Персиваля и раздраженной – снова раздраженной не к месту – Элоизы сквозь мутную пелену. На глаза наворачиваются слезы, она зажимает рот рукой и медленно зажмуривается, боясь, что опять провалится в лимб, навязанное горькой травой забытье, проживая последние мгновения чужой жизни. Той рыжей девушки, совсем юной, влюбленной до беспамятства в человека с лицом Теодора.
Она до сих пор слышит его крик и мольбы, и ругань жестоких братьев Конноли, и плач коренастого юноши с коротким шипящим именем. Она до сих пор проговаривает про себя последние слова Клементины и не может остановиться.
«Живи, Серлас, свободным».
– Что это значит? – шепчет Клеменс, спотыкаясь об порожек под аркой и припадая на спинку старого кресла. Она упирается в него руками, не замечая пелены слез – та размывает очертания мебели в гостиной и фигуры Элоизы и Персиваля, – и опускается в кресло.
– Что значат ее последние слова? – повторяет Клеменс. – О чем она говорила?