Стремясь дать более глубокое знание о природе волнового развития капитализма, Меньшиков и Клименко использовали слово «цикл» так, будто бы с ним все было ясно. Они сосредоточились на цикле, но по вопросу о его источнике вступили в полемику с Андреем Полетаевым и Ириной Савельевой — также супругами-учеными.
В 1980-е годы Полетаев и Савельева попытались обозначить «нижние точки» в длинных волнах. По их мнению, это были 1772—1775, 1825—1826, 1873—1879, 1929—1933, 1974—1975 гг.>[63] Меньшиков и Клименко так возражали на это: «Боккара первым справедливо называл конституирующей фазой длинного цикла структурный кризис, но ведь последний может захватывать несколько циклов средней продолжительности и несколько промышленных кризисов». Проблема в том, что они обвинили Полетаева и Савельеву в сдвиге хронологии Кондратьева без обоснования>[64]. Да и сама категория «структурный кризис» скорее запутывала дело, нежели помогала понять сущность переломных кризисов. Структурные экономические проблемы кризисной эпохи 1970-х гг. слишком довлели над умами экономистов, тогда как Бродель видел все иначе.
Фиксируя именно масштабный хозяйственный кризис как момент перехода, Бродель акцентирует внимание на его особенностях: «…поворот 1973—1974 гг. открыл продолжительный спад. Те, кто пережил кризис 1929—1930 гг., сохранили воспоминание о неожиданном урагане, без всякого предварительного этапа и сравнительно кратком. Современный кризис, который не отпускает нас, более грозен, как если бы ему не удавалось показать свой действительный облик, найти для себя название и модель, которая бы его объяснила, а нас успокоила. Это не ураган, а скорее наводнение с медленным и внушающим отчаянье подъемом вод, ибо небо, упорно затянуто свинцовыми тучами. Под вопрос поставлены все основы экономической жизни, все уроки опыта, нынешние и прошлые. Ибо, как это ни парадоксально, при наблюдающемся спаде — замедлении производства, безработице — цены продолжают стремительно расти в противоположность прежним правилам. Окрестить это явление стагфляцией отнюдь не означает его объяснить. Государство, которое везде старалось играть роль покровителя, которое совладало с краткосрочными кризисами, следуя урокам Кейнса, и считало себя защищенным от повторения таких катастроф, как катастрофа 1929 г., — не оно ли ответственно за странности кризиса в силу собственных своих усилий? Или же сопротивление и бдительность рабочих создали плотину, объясняющую упорный подъем цен и заработной платы наперекор всему? Леон Дюприе поставил эти вопросы, но не смог на них ответить. Последнее слово ускользает от нас, а вместе с ним — и точное знание таких долговременных циклов, которые, по-видимому, подчиняются определенным, неведомым нам законам или правилам в виде тенденции»