Призрачный остров (Калинина) - страница 23

Когда больной в очередной раз пожаловался на холод, Макс спустился с башни, чтобы развести костер. Он старательно пытался вспомнить все, что видел в походе, но на практике ничего не выходило. Мокрые после дождя ветки отказывались даже тлеть. Он сделал несколько энергичных движений, чтобы согреться, огляделся вокруг… Башня выходила окнами на берег, но за нею густо разрастался кустарник, а чуть дальше темнела лесная полоса. Макс отправился на поиски сухого валежника, но едва завернул за башню, как услышал шум, будто некто пробирался через кусты. Зверь или человек? Макс остановился и постарался затаиться.

Кусты снова зашумели, потом мелькнула тень – гротескная, растянутая в стороны до такой степени, что от силуэта остался лишь намек. Тень будто жила своей жизнью, казалась не плоской, а объемной, двигалась так, словно перетекала вязкая жидкость. И самое удивительное – она производила шум!

Макс тихо попятился и задним ходом вернулся в башню. Немного подождав, он осторожно высунулся из-за двери. Никого! Но возобновлять попытки разжечь костер он не стал, прикрыл за собой дверь и поднялся по лестнице.

Григория он обнаружил распластавшимся на полу. Не на шутку испугавшись, Макс кинулся к больному, присел и осторожно коснулся его оголившейся шеи, но тут же и отдернул руку, потому что кожа у Гоши оказалась ледяной, как каменный пол.

Глава 3

На самом деле, у Данилы не было никакого желания окунаться в ледяную воду. Он только собирался осмотреть в одиночестве окрестности и примериться к маршрутам, но появление «этой», как он называл про себя Стефанию, не оставило другого выбора.

– Что ты собираешься делать? – спросила она.

– Принять душ, – зло ответил он, поняв, что уплыть – это единственный способ отделаться от нее хотя бы на четверть часа.

Вода резанула холодом, будто тысяча острых лезвий одновременно чирканули по коже. Данила даже зашипел, но затем сделал несколько энергичных гребков и поплыл с такой скоростью, словно участвовал в олимпийском заплыве – подальше не от берега, а от «этой».

Прошло уже столько времени! Не заживающие, казалось, раны затянулись, превратились в грубые рубцы. И имя «этой», выведенное чернильной ненавистью в сердце, хоть не исчезло, но значительно поблекло. Даже бушевавшая в душе непримиримость стихла, как море при смене погоды. Ему казалось, что он никогда больше не услышит ни ее имя, ни встретится с нею лично. А вот надо же… Попытка сбежать от себя – плохая идея, все равно что стремиться обогнать ветер. И все же по мере того, как согревалось тело, в душе восстанавливался покой. Относительный, допустимый при подобных обстоятельствах.