Держась от них на порядочном расстоянии, я вхожу в яблоневую рощицу. Яблоки спелые, почти черные – съедобные, сказал бы Киллиан. Я срываю одно с ветки, откусываю, и на подбородок сразу брызжет сок.
– Тодд?
– Что, Манчи?
Я достаю из кармана свернутый пакет и начинаю бросать в него яблоки.
– Тодд?! – повторяет пес, и только тут я замечаю перемену в его голосе.
Оборачиваюсь. Манчи смотрит на спэкские постройки – шерсть дыбом, уши дрожат как ненормальные.
Я выпрямляюсь:
– Что такое, малыш?
Он уже рычит и злобно скалит пасть. В голове у меня снова начинает стучать.
– Крок? – спрашиваю я.
– Тихо, Тодд, – рычит Манчи.
– Молчу-молчу. Но что там?
– Там тихо, Тодд. – Он лает, и это настоящий собачий лай, обычное «гав!».
Меня как будто пробивает электрический заряд – еще чуть-чуть, и я стану бить током.
– Слушай, – рычит Манчи.
И я слушаю.
Слушаю.
Повожу головой в разные стороны и слышу.
Слышу дыру в Шуме.
Да быть этого не может!
Что-то очень странное притаилось там, в деревьях, или еще где – в общем, в том месте, где мои уши и мозг не слышат Шума. Как будто невидимый предмет, контур которого можно определить только по тому, как меняются очертания касающихся его предметов. Как будто вода в форме чашки, но без самой чашки. Это дыра, и все, что в нее попадает, перестает испускать Шум, вообще перестает быть. Болотная тишина совсем другая – тот же Шум, только тише городского. Но это… это похоже на контур пустоты, дыра, в которой весь Шум умолкает.
А такого не может быть.
Наш мир целиком состоит из Шума, из постоянного потока мыслей людей и всякой живности, которая встречается тебе на пути, – виной тому микроб, которым спэки заразили нас во время войны, микроб, убивший половину мужчин и всех женщин, включая мою ма, микроб, который свел с ума всех оставшихся в живых мужчин и положил конец спэкам, когда спятившие мужчины взяли в руки оружие.
– Тодд?! – Манчи ни жив ни мертв от страха. – Что такое, Тодд? Тодд?!
– Ты что-нибудь чуешь?
– Чую тишину, Тодд, – лает Манчи сперва тихо, а потом все громче и громче. – Тихо! Тихо!
И в следующий миг тишина за спэкскими постройками начинает двигаться.
Кровь ударяет в голову с такой силой, что чуть не валит с ног. Манчи прыгает вокруг меня и тявкает, тявкает как сумасшедший. Мне становится вдвое страшней, и я опять шлепаю его по заду («Ой, Тодд?»), пытаясь успокоиться.
– Нет на свете никаких дыр и никакой пустоты, – вслух говорю я. – Это не ничто, а что-то, ясно?
– Что-то, Тодд, – лает Манчи.
– Ты слышал, куда оно двинулось?
– Оно же тихое, Тодд.
– Ну, ты меня понял.
Манчи принюхивается и делает шаг в сторону спэкских зданий, потом второй и третий. Значит, мы все-таки идем на поиски. Я медленно-медленно двигаюсь в сторону самого большого растаявшего мороженого и не спускаю глаз с покосившейся треугольной дверки: не высунется ли оттуда какая-нибудь тварь? Манчи нюхает дверь, но не рычит, поэтому я делаю глубокий вдох и заглядываю внутрь.