– Двадцать восемь дней осталось, – не подумав, вставляю я.
– Твои цифры тут ничего не значат, – выплевывает Мэтью. – Плевать я хотел, сколько тебе осталось дней.
– Успокойся, – говорит ему Хильди строго. К моему удивлению, Мэтью бросает на нее обиженный взгляд и сдает назад. – Он сбежал из Прентисстауна, – уже мягче произносит женщина. – Сбежал, слышишь?
Мэтью подозрительно косится на нее, а потом снова на меня, но немного опускает мачете. Совсем чуть-чуть.
– Как однажды сбежал ты сам, – добавляет Хильди.
Чего?!
– Вы из Прентисстауна?! – выпаливаю я.
Мачете снова поднимается, и Мэтью шагает мне навстречу; вид у него довольно грозный, так что Манчи тут же начинает лаять:
– Прочь! Прочь! Прочь!
– Я из Нью-Элизабет, – рычит Мэтью сквозь стиснутые зубы. – Я никогда не жил в Прентисстауне, мальчик, запомни раз и навсегда!
В его Шуме начинают вспыхивать более отчетливые картины. Это безумие, сплошной поток каких-то ужасных небылиц, и он как будто не может с ними совладать. Это хуже, чем все, что тайком показывал по визорам мистер Хаммар самым старшим мальчишкам: люди там вроде как умирали взаправду, а не понарошку, но точно сказать нельзя. Страшные образы, слова, кровь, крики и…
– Сейчас же прекрати! – вопит Хильди. – Возьми себя в руки, Мэтью Лайл. Немедленно!
Шум Мэтью немного утихает, но все еще кипит тревогой. Он управляет им куда хуже, чем Тэм, но лучше любого жителя Прентисстауна.
Не успеваю я это подумать, как мачете снова взлетает в воздух.
– Чтоб я больше не слышал этого слова в нашей деревне, сопляк!
– Покуда я жива, никто не имеет права угрожать моим гостям, – решительно и четко произносит Хильди. – Надеюсь, понятно?
Мэтью смотрит на нее, не кивает, не говорит «да», но всем ясно, что ему все понятно. Впрочем, он явно не испытывает по этому поводу большой радости. Его Шум все еще на меня давит, а если б мог – и ударил бы, точно вам говорю. Наконец Мэтью переводит взгляд на Виолу.
– А это тогда кто? – спрашивает он, показывая на нее мачете.
И тут, клянусь, я даже сообразить ничего не успеваю.
Только что я стоял позади всех – и вдруг выскакиваю вперед, держу в руке нож, мой Шум грохочет, как лавина, а губы сами собой произносят:
– Два шага назад, а ну, живо!
– Тодд! – вскрикивает Хильди.
– Тодд! – лает Манчи.
– Тодд! – визжит Виола.
Но что сделано, то сделано: я стою перед Мэтью, грозя ему ножом, и сердце бешено колотится в груди, как будто оно уже сообразило, что я натворил.
Вот только назад пути нет.
И как, скажите на милость, это случилось?
– Назови мне хоть одну причину, – рычит Мэтью, вскидывая мачете, – хоть одну причину, прентисстаунец, почему я должен тебя слушать.