– Ладно, это вы потом как-нибудь расскажете. А вот кем она работала, куда потом ушла, какие у нее знакомые?
Валерий Павлович от удивления положил вилку с пельменем обратно в тарелку.
– Ну ты, племянничек, и махнул! Спектр вопросов у тебя, того… не в бровь, а в глаз.
– Э-э-э… работала воспитательницей в детском саду, но прирабатывала по вечерам набором и распечаткой на компьютере – моем компьютере, заметьте. Ушла к какому-то мужику, у него вдруг квартира большая в центре города нарисовалась. То ли по наследству, то ли он смухлевал что-то. Какие-то дети там были замешаны. Вот он и был ее знакомый, – четко, по пунктам доложил Костя.
– Профессия у нее самая садистская, – заметила Ирка.
– Конечно, садистская, раз в садике работает, – согласилась Янка.
Косте уже совсем не казалось странным, что инициативу в разговоре перехватили дети, причем никто из взрослых не призывает их к порядку. Даже Янка, эта мелочь пузатая, и та без конца встревает в разговор, и, похоже, тут всем это кажется нормальным.
– Мамуля, еще пельменьчиков, – протянула Янка тарелку той, что в светлых брюках.
– И мне, Катюш, – попросил Валерий Павлович.
Костя стал потихоньку разбирать, кто есть кто. Тут раздался звонок в дверь, и в квартиру ввалилась невероятно шумная компания. Сидя на кухне и слушая, как им бурно радуется и приглашает на кухню тетя Ася, он решил, что пришло как минимум человек семь. Однако в кухню вошли всего двое – круглолицый довольно пузатый молодой человек, не очень красивый, но с очень обаятельными живыми глазами, и спортивного вида молодая женщина.
Молодой человек принюхивался, смешно шевеля носом и потирая руки.
– Мам, ты их сама делала? – оживленно спросил он у тети Ася.
– Санька, негодяй, – возмутилась Катюша. – Ты нам совсем не доверяешь!
– Доверяет-доверяет, – успокоила Натуся. – Хлеб там порезать, колбаску…
– Нет, девушки, – объяснил Саша. – Вы мне спокойно можете печь пироги, готовить что угодно, но пельмени – это мама, она слово знает.
Пока «девушки» возмущались, Сашин взгляд упал на Костю.
– Ты, наверное, Константин? – дружелюбно спросил он.
– А… что, уже все всё про меня знают? – спросил Костя, замирая от предчувствия, что опять начнутся комментарии о его скитаниях голым по ночному лесу. «Я был не голый, а в простынке», – чуть было не повторил он Янкины слова, но в них, слава Богу, не было необходимости.
– Мы с Сашей тут думали-думали, – обратилась к нему Натуся, – и придумали.
Костя посмотрел на нее совершенно ошалевшими глазами, пытаясь хотя бы приблизительно представить себе, кто еще «думал-думал» о его проблемах. Вообще-то он жил один и думал за себя всегда сам. Поэтому свыкнуться с таким массовым обсуждением его проблем было для него пока трудновато.