Потому и явился преславный сонм гробоносных старцев, гробовещанная братия.
Идут гробы нарасхват! Молодые иноки, конечно, гробы на вырост берут, а бывалые подвижники со вкусом спасаются.
Про авву Игемона пишут, что первые годы он смирно в гробу лежал, а потом сдался помыслу: очень его смущало, что покоится в юдоли, словно дикий варвар, – хоть бы обои-то поклеить! Приглядел рисунок в цвет – хорошо на газету «Известия» берутся! А где обои, там и обе! От бабушки остался ранний Матисс – не пропадать же добру! – в гробу по стенам развесил – душа радуется! Хоть многие и кричали:
– Угробил Матисса!
Но как же он угробил, когда ради полотен даже окно в юдоли пробил – небольшое с белыми занавесками – и фикус Бенджамина завел для смягчения нравов. Тут у окна у него плиточка стояла и кофейник, тарелки над столом висели уютным строем, как раз напротив шкафчика, где он «Библиотеку всемирной литературы» хранил.
А как людей принимать, спрашивается? Пришлось потесниться и сделать во гробе приемную с маленькой прихожей – там у него келейник шубы принимал. Звонить три раза. А почту просто в гробовую щель запускали – такая была во всем скромность.
Чтобы плоть смирить, читал Канта, а от него, коварного, подхватил желание звезды созерцать. Пришлось в крышке гробовой балкон устроить с иноземной трубой. Ради этой затеи даже камин сломал и две антенны погнул, так к небу тянуло. А не будь гроба, разве вспомнил бы о высоком? Потому сонм подвижниками прирастает.
А старец Аргамедонт в простоте сердца гроб себе на Невском купил с видом на Елисеевский. Скромный такой, в один этаж, но со статуями и шторы вешать трудно – руки затекают.
– Славный у вас дворец, отче!
– Какой там дворец? Гроб и есть.
Иннокентий Колобков был обычным миллионером – нефть, яхты, бриллианты и прочие скучные глупости. Но временами, когда никого не надо было пугать и доказывать свою успешность, он разрешал себе мечтать о чем-нибудь настоящем:
– Вот бы сделать такую машину, чтобы можно было пересматривать свои любимые сны. Особенно тот, где мне подарили ручного крокодила и мы вместе гуляли по Москве, а мама все смеялась и была самой молодой мамой на свете. И чудесный сон, когда я летал над крышами и угощал грустных девушек шоколадками, а ветер так славно дул в лицо, и заводские трубы цеплялись за брюки и приветливо дымили.
А в это время в далеком Питере предавался мечтам самый необычный мечтатель. Маленький сфинкс на набережной всегда смотрелся величественно, потому что был хорошо воспитан. Но когда зрители расходились, он украдкой плакал и обещал себе, что в этом году обязательно уйдет на юг, ведь еще одной такой зимы ему не пережить. И он давно бы сбежал в жаркие страны, но один боялся, а среди статуй его поддержали только атланты из Эрмитажа, да и те под конец струсили. И за все века была только одна бедная старушка, которая в суровые зимы укутывала озябшего сфинкса в теплую шаль и отпаивала горячим молоком.