Сам император в доспехи не облачился. Поверх алых чулок он надел багряный жупон из бархата, а на ноги – алые же сапоги, носить которые имел право только он. Каждая пряжка на его обуви и ремне, каждый люверс[1] и пуговица были отлиты из чистого золота. На жупоне и сапогах золотыми же нитями были вышиты двуглавые орлы. Паж из дворцовой прислуги нес широкую мантию из пурпурного шелка, расшитую изображениями орлов и окантованную золотистым мехом.
За императором следовали еще два нордиканца, каждый со своими пажами, и дюжина дворцовых слуг, двое из которых тащили седло, а один нес меч. Пара секретарей не отставала от своего господина ни на шаг, записывая его ответы на вопросы, касавшиеся государственных дел и внутренней экономики. Вопросы из толстой тетради в кожаном переплете по очереди зачитывали дворцовый управляющий и главный камергер. Прямо за ними, рядом с логофетом дрома[2] – худощавым, аскетичного вида мужчиной, похожим на монаха, – шла дочь императора Ирина.
Управляющий откашлялся и произнес:
– Пункт тринадцать, ваше величество. Задержка жалования дворцовой прислуге и особенно гвардейцам.
В жилах императора Иоанна текла кровь Палеологов. Он считался самым красивым мужчиной в империи, а возможно, и во всем мире: кожа с бронзовым отливом, гладкие иссиня-черные волосы, пронзительный взгляд карих глаз под выразительно изогнутыми бровями и длинная густая борода, которой позавидовали бы даже служившие ему нордиканцы. Благодаря смешению кровей наипрекраснейших принцев и принцесс со всего мира на протяжении целого тысячелетия его кожа приобрела неповторимый оттенок, а черты лица стали почти идеальными. Зачастую такую красоту люди приписывают бессмертным. Создавалось впечатление, будто он отлит из червонного золота или бронзы.
Его дочь, унаследовавшая красоту отца, дотронулась до руки логофета, отчего тот покраснел и поклонился, и подошла к императору. Ирина походила на языческую богиню.
– Тогда заплати им, – приказал монарх.
Дворцовый управляющий отвесил низкий поклон:
– Император, у нас нет денег.
Иоанн кивнул, а его дочь приподняла бровь.
– Отец, мы должны их где-то найти, – сказала она. – Солдаты, которым не заплатили, губят императоров и империи; они для нас что слепни для лошадей.
Взгляд магистра Аэскепилеса метнулся к двум головорезам, возглавлявшим процессию. О преданности гвардейцев ходили легенды. Однако не получавшие жалованья солдаты действительно становились дьяволами во плоти.
У него имелись свои причины ненавидеть телохранителей императора, и одной из них, безусловно, был страх. Аэскепилес тщательно контролировал выражение своего лица, чтобы о его мыслях никто не догадался.