От мотыльков ее разбирал смех – он вечно кичился своими игрушками.
В подвалах, надежно защищенных рунами, печатями, ее личными знаками и кое-какими древними начертаниями, даже для нее чересчур мудреными, она истребляла мотыльков многими способами, пока не довела убийство до совершенства, сделав его эффективным и окончательным, ибо, выживи хоть один, ее замыслам пришел бы конец. И там же она продолжала свой великий труд. Пол ее комнаты в башне был исчерчен серебром и квасцами, а на полу подвального святилища красовалась только обычная пентаграмма, да были написаны десять слов на высокой архаике.
Затем она создала новое заклинание – простое в применении, но замысловатое. Это была многоуровневая иллюзия.
Ее самой.
Обнаженной.
Она придирчиво изучила образ. Возможность выдастся только раз. Она изготовила несколько версий.
Она наложит проклятье на плод королевы, Планжере явится посмотреть, и она обольстит его. Или нет. Он очень силен и будет всяко держаться на расстоянии.
Мотыльков было хоть отбавляй. Она ела медовые пирожные и потягивалась, когда на пороге возник Анеас, который доложил, что ее зовет граф.
Сын остался зашнуровать ей кертл и помочь натянуть бархатное платье с горностаевой оторочкой. Она повертелась, осматривая себя, и сунула ноги в домашние туфли с мягкими войлочными подошвами.
– Что нужно твоему батюшке, милый? – спросила она.
– Он замышляет войну и хочет взять меня с собой.
Она поднялась из погребов и пошла коридором с камерами по обе стороны. Граф чаще склонялся к прямому убийству, нежели к жестокому заточению, и в камерах находились только солдат, которого арестовали за изнасилование, еще один, пойманный на воровстве, и женщина, обвинявшаяся в убийстве другой женщины. Гауз заглянула в каждую.
У женщины имелась сила. Раньше она этого не замечала.
Гауз последовала за Анеасом вверх по дозорной лестнице, порочно улыбнулась двум часовым, удостоилась положенного внимания и одолела второй пролет. Каменные ступени вывели ее во двор.
Военный наставник Анеаса ждал там с двумя заседланными боевыми конями, внушительным снаряжением и небольшой свитой слуг. Она улыбнулась ему.
– Сэр Генри! – сказала она и помахала рукой.
Он спешился и преклонил колени.
– Миледи, – произнес он со своим симпатичным этрусским акцентом. – Чем может выразить преданность ваш нижайший слуга?
– Льстец, вы мне голову вскружите! – проворковала она. – Прошу вас, отведите моего сына на ристалище и сделайте из него великого рыцаря. Мне больше не о чем просить.
Сэру Генри хватило учтивости изобразить огорчение.