– Ты… уверена?
Она рассмеялась.
– Такое и доярка поймет, а я знаю чуть больше. Это мальчик. Он родится в июне.
Король молча сопел в темноте.
– Милый, скажи хоть что-нибудь.
– Я не способен зачать ребенка, – ответил он мрачно и откатился от нее.
Она придержала его за бедро.
– Да можешь! И зачал.
– Я не дурак, мадам, – отрезал он.
– Милорд, двор отсутствует. Я не ложилась ни с кем, кроме вас.
– Ой ли? – спросил он.
– Ты мне не веришь? – Ей показалось, что основы ее бытия и любви тают, как воск.
Он сел.
– Нам не следует это обсуждать. Не сейчас, – проговорил он осторожно.
Она уселась рядом. Нащупала свечу и вполне сознательно изогнулась так, что провела по нему грудями. Она зажгла свечу и поставила в маленький подсвечник, чтобы видеть его глаза.
Он был похож на раненого зверя.
На глаза навернулись слезы, но она переборола себя, подумав, что у нее есть всего один шанс убедить его в том, что у них будет дитя, – потом он отгородится и станет суровым, неприкосновенным королем.
– Милый, посмотри на мое пузико. Это я. Я никогда не легла бы с другим – и не понесла, если бы не захотела. – Она придвинулась ближе. – Подумай, кто я такая. Что я такое.
– Но я не способен к зачатию. Я проклят! – Последнее слово сопровождалось всхлипом.
Она положила руку ему на грудь, и он не возразил.
– Любимый, во мне есть сила. Такой меня создал Бог. И я думаю… мне удалось преодолеть твое проклятие. – Она улыбнулась. – С Божьей и послушницы помощью.
– Только не мое проклятье! – простонал он.
– А чье же тогда?
Он помотал головой и отвел взгляд.
– Муж мой, когда belle soeur[38] приложила к нам волю… и сделала нас одним целым… – Она помедлила, вспоминая тот миг и пытаясь вновь ощутить тогдашнюю радость. Облегчение. Она поцеловала его. – Она разрушила – или пошатнула – чары. Я это чувствую.
Король положил голову ей на грудь.
– Хоть бы ты оказалась права, – проговорил он.
Он заснул, а она осталась лежать без сна, гладя его по груди и разыскивая рваные края проклятия, но разрыв произошел слишком давно, и ей удавалось нашарить лишь кромку раны, которую проклятие оставило в мире.
Потом он проснулся, и они занялись любовью.
А когда она проснулась подле него, Рождество стало на день ближе, и ей подумалось, что все, быть может, поправимо.
В сотне комнат от них сэр де Рохан уложил на кровать леди Эммоту, и та вздохнула.
– Это грех, – сказала она и оттолкнула его. – Разве нельзя обойтись поцелуями?
– Какой же тут грех, если влюбленные суть единая душа? – Он провел языком по ее полуобнаженной груди, а она вцепилась в его плечи, которые бугрились мускулами – тогда он тоже скользнул в постель и устроился рядом: теплый, надежный, благоухающий корицей и гвоздикой.