От своей остановки, которая раньше звалась «Конечная», а теперь стала называться «Магазин», потому что трамвайные рельсы протянулись дальше, к новым кварталам, Шурик пошел медленно, с интересом оглядываясь и предвкушая радость встречи. До нее осталось совсем немного, с каждым шагом все меньше и меньше времени.
Новые пятиэтажные коробки, одинаковые, как пятаки одного года чеканки, гордо возвышались над пестрыми частными домиками, которые тонули в темной зелени. Витрины нового продуктового магазина, в честь которого и была наречена остановка, жарко отражали утреннее солнце и — косо — улицу и Шурика, идущего по ней с коричневым чемоданом. А школа была старая, со знакомым пыльным двором. Шурик улыбнулся.
Нина написала ему, что к ней привязался Витька Бирюк, отсидевший срок за хулиганство. Не стал давать проходу. Сначала, встречая Нину, говорил:
— Ты ток скажи, если кто тронет! Ты ток скажи…
Потом стал пугать, грозить, а однажды, пьяный, даже ударил и прогнал с танцев, а дружинники, дежурившие на танцплощадке, отвернулись. Они и повязки-то свои надевали только затем, чтобы не платить тридцать копеек за билет.
Приехав в краткосрочный отпуск, Шурик встретил Бирюка у старого магазина, который теперь снесли. Крепко взял Витьку за руку, завел в пустынный школьный двор и, молниеносно сняв ремень, наглядно показал, что им, особенно бляхой, можно сделать. Витька растерянно улыбнулся, показав щербатые, траченые зубы, и, кажется, понял. Нина в своих письмах о нем больше не вспоминала. А потом вообще перестала писать. Задумала поступить в институт, готовилась к экзаменам.
Улица Подгорная по случаю раннего часа была почти безлюдна. Только трое рослых и тощих школьников молча пинали ногами желтый волейбольный мячик и сидела на лавочке без платка, греясь на солнышке, бабка Мотя.
Шурик остановился возле, поставил на землю чемодан и громко, как обычно говорят с глухими, рявкнул, глядя на коричневые, чемодану под цвет, бабкины уши:
— Здорово, бабка Мотя! Как живешь?
Школьники остановили мяч и уставились на Шурика. Он их не помнил, они его тоже.
— Ишь ты, уже гаркать научился, — отметила вроде как про себя совсем не глухая бабка Мотя. — Посиди, Шурик, — предложила она и подвинулась, освобождая место. — Большой ты стал… То-то я с утра гляжу, а мамка твоя кофту новую под мышку и на вокзал побегла. Телеграмму, что ты отбил, показала — и бегом! Встретить, значит, хотела, упредить… Разминулись вы с ней, стало быть. А чего упреждать-то? Правда, она все одно вылезет, сколь ее ни хорони…
Шурик тихо недоумевал, слушая бабкины намеки. Та испытующе взглянула на него: знает? не знает? — и продолжила свои непонятные рассуждения: