Звонка на теткиной двери не было, и Женя долго стучал в нее. Сначала кулаком, а потом, повернувшись к двери спиной, — каблуками.
— Кто там? — спросила наконец тетка.
— Кто ж еще, — ответил Женя, — жулики, конечно!
Узнав голос племянника, тетка загремела засовами.
— Редкий гость! — сказала она, впуская его.
— Я вас приветствую! — Женя, балансируя на одной ноге, стащил с другой ботинок. — Все трещишь? — спросил он, проходя в комнату в одних носках.
— Что? — спросила тетка. — Ладно, погоди, сейчас страницу закончу, поговорим, — сказала она, и снова, как пулемет, затрещала пишущая машинка.
Тетка, сколько Женя ее помнил, все время что-то печатала на старой, высокой, как магазинная касса, машинке. Какие-то проекты и сметы, дипломные работы студентам местного педагогического института и диссертации врачам из городской больницы. Почти на каждой странице этих диссертаций приходилось оставлять пробелы для латинских слов — соискатели вписывали их потом от руки.
Однажды тетка печатала даже роман — из жизни железнодорожников. Автор его, пенсионер, носил двубортный форменный пиджак и ругался за каждую опечатку. Издавать роман не захотели, пенсионер писал в инстанции, но уже от руки, а заплатить тетке забыл, хотя в романе было шестьсот страниц, а почерк у автора куриный.
В комнате всегда кипами лежала бумага, можно было брать, сколько хочешь, и Женя брал — рисовал и делал голубей. Копирку тетка прятала, но Женя находил ее и, пачкая все вокруг, размножал свои картинки, изображавшие бои в воздухе, на суше и на море. Он был счастлив, когда попадалась красная копирка, но бывала она в доме редко, и Женя огорчался, когда знамена, флаги и опознавательные знаки на истребителях, танках и торпедных катерах получались на копиях не того цвета.
— Руки у меня, Женька, болят! — пожаловалась тетка, достучав страницу. — Ты бы мне змеиного яду достал, что ли. У вас, говорят, аптеки побогаче…
— Брось свой пулемет, они и перестанут, — посоветовал Женя. — Безо всяких ядов!
— Много ты понимаешь! — презрительно сказала тетка, вращая усталыми кистями рук.
«Вот всегда так», — подумал Женя. Он обижался на тетку — за то, что она упорно продолжала относиться к нему как к мальчику, никак не желала принимать его всерьез, хотя ему уже стукнуло двадцать шесть. В марте.
— Вовремя ты пожаловал, — сказала тетка. — Я завтра с утра к Эдику собираюсь. В субботу народу все ж поменьше — не у всех два выходных, с автобусами легче. Поедешь? — спросила она. — Он о тебе всякий раз спрашивает: «Брат Женя, брат Женя…»
— Поеду, а как же? — с преувеличенной готовностью ответил Женя. — Я и сам хотел!