— Витька — товаровед, мама! — чему-то радуясь, кричал он. — Это хорошая должность! Она требует ума, мама! Витька и меня устроит! Если надо! Но мне не надо! Н-не надо!
— Грузчик он в «Электротоварах», твой Витька, — пыталась урезонить его мать, но Шурик ее не слушал, он продолжал твердить свое.
Он не запомнил, как, поддерживаемый маленькой матерью, дотащился и плюхнулся на пискнувшую кровать, как мать, тяжело присев рядом, стащила с его ног тесные сапоги и как она, забыв подняться с корточек, тихо плакала, держа в руках его потные портянки, черные там, где были пальцы.
К утру Шурик начал видеть сны.
Сначала мимо проносились какие-то обрывки. Они походили на кадры из мультфильмов, до которых Шурик с детства был большой охотник. Затем он близко увидел пухлые руки старшины Пригоды, измазанные ружейным маслом; закопченное лицо капитана Крухмалева; одетого в штатское Васю Танчика в незнакомом лесу, с дробометом в руках… Живая, чем-то удивленная селедка проковыляла куда-то на новых желтых аптечных костылях, беззвучно разевая рот, — будто бы зевала. Острая голова селедки была повязана белым платочком, который делал ее жутко похожей на престарелую бабку Мотю.
Потом Шурику долго снилась Нина. Он ворочался и тихонько постанывал во сне.
Разбудила его жестяная сухость во рту. Из распахнутой форточки тянуло предутренним холодком. Оттуда доносился резкий воробьиный щебет. Босые ступни прилипали к холодному полу. Шурик, покачиваясь, долго и жадно глотал холодную воду. От сухости во рту вода не избавила и жажды не утолила. Шурик потрогал гудящую, как колокол, голову и снова лег, чувствуя легкую тошноту и от выпитой воды тяжесть в желудке.
Во второй раз, уже окончательно, он проснулся поздно. Мать, поцеловав его, как в детстве, в лоб, уже успела уйти на работу, а воробьи за форточкой давно молчали. Пол был теплый. На нем лежали косые снопы солнечного света.
На кухонном столе под чистым вафельным полотенцем лежали тонко нарезанное сало, хлеб и маленькая дыня. На полотенце стоял неопрятный штамп МПС — память о тех временах, когда мать ездила проводницей.
Под дыней Шурик обнаружил записку. Буквы на ней, как на льду, разъезжались в разные стороны. Мать просила его никуда не ходить и обещала отпроситься с работы.
Шурик отложил записку и полоснул дыньку тупым ножом. Дынька квакнула и слишком легко подалась. Она оказалась гнилой. Шурику в нос шибанул резкий запах спирта. Его замутило. Он с отвращением выбросил дыньку в помойное ведро и вытер руки клейменым полотенцем. Есть ему расхотелось.